… и просто богиня (сборник)
Шрифт:
Не пренебрег – что, в сущности, ерунда, но неприятная.
Я – из отличников, привык быть хорошим.
Я спустился вниз, вышел наружу на булыжную мостовую и, глядя на последний этаж, где в окнах моего жилья отражались облака, позвонил уборщице, у которой имелся запасной ключ.
– Буду ждать вас в ресторане. Он рядом. Называется «Grossenwahn», – сказал я.
Она пообещала прийти как можно скорей.
– Ай, – сказал я уже в ресторане. – Привет!
И подумал: «Это вы?»
Вот не поддельное, а самое настоящее начало моей комичной истории.
Я не сразу
С глазами бледными и с красным ртом.
– Привет! – ответила она, словно тоже узнавая, пока я привинчивал к исключительной красоте ее и место нашей первой встречи, и время, и обстоятельства.
Она раздвинула в каравай загорелое свое лицо – улыбнулась, из вампа превращаясь в ласковую молочницу.
Она была в черном платье, а длинная шея ее в вырезе-лодочке выглядела горделиво, как мачта.
– Вы тоже здесь? – спросил я. Она кивком подтвердила и без того очевидное. – Ждете? – Стол ее (и уже наш) был еще пуст: только синий стакан с кругляшом аллюминия, бывшей свечкой, выгоревшей до дна.
– Уже давно жду. – Сказав жалобно, она посмотрела в сторону барной стойки, на кухонную дверь, которая все время то открывалась, то закрывалась – ходила ходуном.
– Много народу, – сказал я. – Но если хотите, я попрошу, чтобы вам побыстрей подали. Я здесь часто бываю. Живу недалеко. Меня знают уже.
– Нет, не надо. – Мое предложение ей понравилось, я и сам ей понравился – у таких женщин два регистра: выключено-холодно, тепло-включено. Шалтай-болтай.
Я узнал ее. Надеюсь, она оказалась достаточно ненаблюдательна, чтоб не суметь распознать, как чужак в зелено-коричневом, с клоунским немного ртом, вздрагивает, вдруг понимая, где виделись, каким образом знакомы.
– Петер! – сказал я громко, поймав взгляд самого лысого из официантов, с головой совсем безволосой, гладкой, маслом будто натертой; он – я знал – заведением владеет, именно благодаря нему все здесь так ловко вертится.
Назвать псевдофранцузский ресторан в центре Франкфурта «Grossenwahn» – «Мания величия» – это было его идеей.
Пожилой, обтянутый темной, словно выдубленной кожей, Петер посмотрел на меня своими бледно-голубыми глазами, опушенными ресницами неизбывной черноты.
– При-иве-ет! Хал-ло! – выдохнул он несколько искусственно, трепыхнувшись просторной клетчатой рубахой на жестком, худом теле, о котором я думаю как об узловатом сучке.
Щелкать пальцами он не стал, кивать коллегам тоже, но еда для красотки прибыла быстро, мое пиво тоже ждать себя не заставило, да и сам Петер присел ненадолго рядом, косясь на молодую женщину не без интереса. Что подумал, понять по его иссушенному лицу было невозможно. Гримаса виноватой радости часто встречается у стариков. В особенности
– А я дверь захлопнул, – сказал я, – без ключа.
Петер смешливо сверкнул глазами:
– И что теперь?
– Можно, я у тебя в кухне переночую?
Засмеялся:
– Давай.
– За ночлег отплачу натурой.
– Это как?
– Посуду помою.
– Это ты-то? – На тощей смуглой шее дернулся кадык. – Посуду?
– Ну, или полы, – сказал я. – Я работал уборщиком. – И засмеялся, давая понять, что шучу.
Петер улыбнулся не без облегчения. Чужие проблемы ему ни к чему. А кому дело-то до чужих? Болтовня все, треп, ерунда. Встретились, спросили, как дела, разошлись, тут же забыв.
И она – смешно – меня не вспомнила.
Петер сообщил, что все его три дочки – страшные дуры: младшая в школе плохие оценки получает, старшая хочет устроить себе затяжные бездельные wanderjahre [4] , у средней тоже ветер в голове.
– И кому всё? – Петер развел в стороны длинные обезьяньи ладони. – Кто работать будет? – сказал он, но не всерьез, сморщившись в улыбке, показывая, что и этот вопрос – всего лишь риторика. Образуется как-то, и в этом он, разумеется, прав.
Меня не сильно волновала близость молодой красивой женщины, хотя должна была бы; я был вежлив, испуская ровно столько добросердечия, сколько принято на людях с людьми условно знакомыми, хотя было время, когда я с оторопью спрашивал себя: могут ли красавицы быть такими? Неужели могут?
4
Годы странствий (нем.).
– Ты теперь редко заходишь, – сказал Петер, вспомнив, должно быть, о роли рачительного ресторатора, заботящегося о stammkunden [5] . Дрогнули его длинные, девочковые совсем ресницы (зачем отцу семейства эта избыточная красота?).
– Я теперь только приезжаю сюда, а живу в основном в Москве.
– О! – издал он громкий округлый звук. – Холодно!
– Грязно, – сказал я. – В Москве очень грязно.
– Kak dela? – проговорила она, улыбнувшись.
5
Постоянные клиенты (нем.).
– Ты говоришь по-русски? – тоже с улыбкой спросил на немецком, так вернее.
– Мы в школе учили, – ответила она; теперь я заметил сильный славянский акцент, раскатистый, словно во рту камни.
– Ты откуда?
– Я из Софии.
– Здорово, – сказал я.
Пожала плечами.
– Мы только что познакомились, – сказал я, обращаясь к Петеру.
– София – это столица Болгарии? – спросил он.
– Да. – Какие же белые бывают зубы, как будто из снега вылеплены. Да и вся она исключительно хороша. Сдобная, большая, изгибистая.