И станешь ты богом
Шрифт:
– Откуда знаешь?
– Так был в его ватаге четыре года. Потом ушёл охранником с караваном на север. Как получил расчёт – в Новгороде на славу погулял! Всё спустил в корчме с собутыльниками да весёлыми девками за два месяца: и что от каравана, и что здесь добыл да скопил за четыре года. Сейчас вот с вами…
– Слушай, Пятка, чего у реки погоды ждать? Может, сами в его лагерь наведаемся? Проведёшь, коли знаешь?
Пятка неопределённо пожал плечами и, хмыкнув, отошёл.
Действительно, от берега они недалеко отошли. Когда вышли к деревне, там их уже ждали.
К Щуке с Кудымой без всякой опаски приблизились трое хорошо вооружённых мужей в кожаных доспехах, и слегка поклонились:
– Приглашают вас и ваших товарищей в гости, не откажите.
– А если
– Это вряд ли, – самый пожилой из них хитро прищурился, махнув рукой.
Из ворот деревни высыпала толпа человек в пятьдесят, вскинула луки.
– За ними ещё столько же, чтобы не было лишнего соблазна мечами махать. Так что, не откажите в любезности. Мы сопроводим, как говорится, со всем почтением.
– Ну, раз всё так любезно, тогда мы, конечно, принимаем приглашение. Ведите.
Путь от деревни до места назначения оказался недлинным, но шёл таким глухим и диким лесом, что даже привыкшие к подобным местам северяне удивлялись: огромные, поросшие седым мхом столетние ели и сосны, через лапы которых не пробивалось солнце; вспученные чудовищные корни, запах болота, гнили и грибов. Ни ветерка. Застоявшийся, тяжёлый воздух. Молодая поросль тянется вверх, стоя непролазной стеной. Кругом навалены полусгнившие, осклизлые стволы рухнувших деревьев-великанов, их острые сучья торчат, словно копья в фаланге – попробуй сунься! Идти по такому лесу тяжело, воздуха не хватает, ноги цепляются за корни и сучья, кустарник хлещет по лицу. Несмотря на тягучую прохладу, все очень быстро вспотели и теперь вяло брели за проводниками. Куда там бежать! Проводники петляли между деревьев, осторожно обходя окна луж, полные жадной и липкой ледяной грязи. Один ватажник споткнулся, оступился и упал в одну из них – насилу вытащили. Страшная трясина моментально засосала человека по самую грудь. С утробным, хлюпающим звуком запузырило вокруг воина зловонными пузырями. Казалось бы, с виду – небольшое такое пятно, три на четыре шага, а вот, поди же, ты!
Вдруг деревья раздвинулись. В глаза брызнуло солнце. Перед вышедшими из леса людьми раскинулась огромная поляна.
V
С трёх сторон огромную поляну окружал дремучий лес, с четвёртой – подпирала небольшая речушка, за которой также высились огромные сосны и ели.
Поляна оказалась высохшей, кочковатой марью. Высокая осока и камыши резали руки, ноги спотыкались о кочки, невидимые среди густой, высокой травы.
На краю поляны, у самой речушки, высилось странное сооружение. На невысоком искусственном насыпном холме острыми и густыми подрубленными сучьями щетинились лежащие на нём столетние толстоствольные деревья. На некоторых сучьях висели проколотые насквозь голые трупы, торчали исклёванные птицами отрубленные головы. Радостно и хрипло каркали вороны, крепкими клювами разрывая кровавые шматки плоти. Рядом, на вкопанных столбах с крестовинами, на верёвках провисали привязанные люди, с которых живьем содрали кожу. Некоторые ещё стонали. Вокруг них вился плотный рой мух.
В воздухе висел густой трупный запах.
– У вас всем гостям такой почёт оказывают? – Обратился Ингрельд к проводнику.
– Нет, только к непрошенным. Да иногда к тем, кого особо пригласили, – хмыкнул тот в ответ.
– Ну, а мы?
– Это как конунг решит.
– Ты назвал его конунгом? Откуда ты?
– С северных земель. А тебе что с того?
– Я – свей. Потому и спросил. Конунгами и ярлами вождей у нас именуют.
– То, что ты викинг, я и так вижу. Не только по лицу, но также по браслетам и бусам. Вижу, воин ты знатный, человек не из простых, не крестьянин. Ну, а я – твой сосед. Из норманнов. Младший сын в семье. Наследства мне по закону не положено. Ушёл странствовать. Прибился я к этой дружине лет пять назад. Мне здесь нравится. Настоящие мужчины, истинные воины! Им совершенно наплевать, из какого ты сословия или племени. Главное, чтобы был отличным бойцом и соблюдал священную кровную клятву.
– Подожди-подожди, но ведь Пятка тоже в дружине был. Потом ушёл. Его никто не держал. Сейчас он с нами.
– Ну и что? Я его хорошо
– А если конунг прикажет его казнить?
– Он не прикажет убивать своего кровного брата. Пятка не нарушал законов кровного братства. Поэтому здесь бессильны даже боги. Пятку никто не тронет, хочет этого конунг, или нет. Другое дело, если этот человек окажется клятвопреступником. Да и то, как сказать. Выставят на суд богов. Или как браты решат всем опчеством.
– То есть, если конунг решит, что мы лишние на этом белом свете, Пятку оставят жить?
– Конечно! Отпустят на все четыре стороны. А там уж какой стороной к нему судьба повернётся.
За разговором обогнули сплошную стену деревьев. Со стороны речушки в них был прорублен небольшой вход внутрь укрепления, в случае опасности закрываемый тяжёлыми плахами. Берега речушки были глинистыми, скользкими, а на другой ее стороне находилась ещё одна большая поляна. На ней паслись кони и коровы. В стороне, в загоне, блеяли овцы. Несколько огромных волкодавов мохнатыми глыбами сидели и лежали между скотом, некоторые неторопливо трусили вокруг стада.
За этой поляной, тянущейся на расстояние полёта стрелы, снова высился угрюмый, первобытный лес.
Следуя за проводниками, ватажники по одному – проход был рассчитан только на одного человека – втянулись внутрь. Встали кучкой. Никто их не окружал, никто не угрожал им, не пробовал их разоружить. Вошедшие с любопытством огляделись.
Гигантские стволы деревьев с внутренней стороны поляны были очищены от веток. На ровной площадке расположились шатры и юрты, несколько огромных костровищ между ними. Над костровищами подвешены закопчённые котлы. Слева от входа стояла кузница, из которой остро тянуло особой гарью, прокаленным железом. Трое воинов, сидя на чурбачках рядом с кузницей, доставали из огромного корыта наконечники для стрел и точили их. Рядом с каждым лежала связка высушенных ровных прутьев и гусиные перья.
Народу в лагере, на первый взгляд, немного. Одеты по-разному, но оружие на всех без исключения дорогое.
К ватажникам подошёл худощавый, почти до черноты загорелый, воин. Гладковыбритое лицо, пронизывающие собеседника янтарные глаза, длинные волосы цвета вороньего крыла. Лоб обвязан широкой полоской материи со знаками восхваления и преклонения перед Богом всех Богов Родом – четырёхсторонними, шестиконечными и восьмиугольными свастиками красного и жёлтого цветов. Крепкую шею обвивают бусы, накинутая на тело безрукавка из прекрасно выделанной шкуры рыси распахнута. На животе чётко видны кубики пресса. Сам торс перевит, как змеями, толстыми мышцами. Ни капли жира. Тяжёлые валуны плеч, мускулистые руки, мощные запястья, хищные пальцы. Портки из дорогой персидской ткани зелёного цвета подпоясаны широким кожаным поясом, украшенным бисером. На поясе закреплены три метательных ножа, баклажка, за пояс засунут боевой топорик. За спиной над правым плечом торчит рукоять меча. Ноги обуты в мягкие красные сапоги без каблука. Шаг крадущийся, неслышный. В этом человеке чувствовалась звериная мощь и свирепость. Сейчас зверь сыт, лениво щурит янтарные глаза, но от этого он не менее опасен. Миг – и ощерит белые острые зубы в страшном оскале, кинется рвать горло врагу. От такого пощады не жди. Такой и себя не жалеет, и к другим людям равнодушен.
Чем-то подошедший к ватажникам воин напоминал Кудыму. И сложением, и запахом опасности, которым веет от обоих.
Воин поднятой рукой поприветствовал прибывших:
– Здравы будьте! Да будет вам лёгкой дорога и богатой добыча!
– И тебе здравствовать! – нестройно ответили ватажники.
– Зовут меня Волчий хвост. Я – атаман, конунг, ярл, вождь – кому как больше нравится – этой ватаги. Ого, да с вами Пятка! – Волчий хвост приветственно кивнул воину. – Добро! С остальными позже познакомимся. Теперь прошу следовать за мной. Вас накормят, выделят вам место для ночёвки.