И станешь ты богом

Костожихин Александр

Вслед за ними хлюпали грязью тридцать воинов в лёгких кожаных доспехах, среди которых первыми шли Щука и Волчий хвост. У каждого был щит; на наконечники копий надеты промасленные кожаные мешочки, сберегающие острые жала от влаги; топоры и мечи были также аккуратно перевязаны промасленными тряпочками. Далее шли провожатые, осторожно ведя на поводу четыре десятка коней. На каждого из коней было возложено по два тюка, под видом «товара», на самом же деле тюки были набиты овсом и сеном на корм лошадям. Под ними были спрятаны мечи и луки. Кроме того, на лошадях закрепили походные котлы и прочую необходимую в дороге мелочь.

За лошадьми месила грязь группа стражников в роли «охраны

каравана». За «охраной» плелись носильщики с тюками на плечах. А замыкал это длинное карнавальное шествие плотно сбитый отряд из сорока человек. Все воины без исключения имели луки, хотя тетивы наброшены не были – не стоило её портить по такой погоде. Да и сами луки были обёрнуты берестой. Даже в случае внезапного нападения накинуть тетиву для опытного воина не составит труда.

Такое многолюдье никого не удивляло. Купцы нередко объединяли свои караваны, впоследствии их пути расходились, кто-то находил новых попутчиков, кто-то – нет. По этой колонне сразу было видно, что вот, едут, объединившись четыре купца. Если товар дорогой и его много, не стоит экономить на охране. В пути всякое может случиться. Не только разбойники, но и иные мелкие князьки со своими дружинами порой обчищали караваны. Да и, в конце концов, сами купцы, бывало, в глухих местах грабили своих собратьев не хуже разбойников. Словом, бережёных боги берегут.

Но, в общем, ватажники прекрасно понимали, что на такой большой и хорошо охраняемый караван может напасть только большая и хорошо организованная шайка. Вот, например, такая шайка, как их. Правда, здесь, в этих краях, кроме них, других разбойников не водилось. Сами же всех, слава богам, и разогнали. Кому нужны соперники? Таких соперников без лишних разговоров вешают на ближайшем суку либо на кол сажают.

Правда, пошаливают иногда случайные залётные гости. Но по мелочи. Чёрная слава атамана по кличке Волчий хвост далеко известна. Даже когда он сам изволит шалить далеко от этих мест, те обычно помалкивают. Такой ватаги, как у него, ни у кого нет: железная дисциплина, ярость, жестокость, жадность его дружинников известна всем. Ведь одной численности мало. Бывают разбойничьи ватаги и побольше числом, только толку от их числа мало. Все еще помнили, как Волчий хвост, в короткой кровавой схватке, разогнал ватагу Короеда, у которого людишек было втрое больше, чем у атамана. Слишком уж лютые и опытные воины подобрались у Волчьего хвоста. Короеда, что пытался помешать налёту ватаги Волчьего хвоста, ибо считал те земли своими, изловили и распяли, содрав предварительно кожу на руках и ногах. Чтобы дольше мучился.

К вечеру дождь утих. Уже почти в полной темноте, на какой-то поляне возле глухо звенящего ручейка, встали на ночёвку. Насквозь промокшие люди, тихо бранясь, натаскали волглого хвороста, на скорую руку развели костры. Развьючили, обтёрли коней. Спутав им ноги, отпустили пастись. Сами занялись ужином. В нескольких походных котлах сварили жидкую кашу. Трапезой им удалось немного скрасить этот по-осеннему ненастный день. Огонь разгорелся, горячее варево взбодрило людей, их перестала бить дрожь. От одежды повалил пар. Резко запахло немытыми телами, нестиранными портянками, дёгтем, кожей и чем-то ещё, неуловимо едким, тем, что присуще любому лесному человеку или страннику. Поужинав, кое-как укладывались спать на мокрой земле. Однако толстый слой мха настолько пропитался влагой, что людям казалось, будто они ложатся в воду. Зябко ёжились, прижимаясь друг к другу, пытаясь хоть как-то сохранить остатки тепла от ужина и костра.

Ночью ударили первые в этом году заморозки. Тоненькая паутина инея накрыла белым кружевом поляну, засеребрила листву на берёзах, иголки на елях и соснах. От ручья

поднимался пар, и в лесу, меж стволов, и по поляне стлался плотный туман.

Пахло свежестью. Небосклон прочистился, засинел глубиной.

Среди потягивавшихся после сна ватажников Щука нашёл Ингрельда и Гондыра. Свей, раздевшись до пояса, хохоча, разбил в глубокой промоине тонкий ледок, и теперь плескал себе на лицо и плечи ледяную, прозрачную воду, растирая широкие, как двери, плиты своей груди. Валуны мышц вздувались и перекатывались при каждом его движении, валиками сильного пресса блестел мокрый живот. Стоявшие вокруг него воины улыбались. Однако никто из них не рискнул повторить подвиг варяга столь холодным утром.

– Доброе утро, Ингрельд!

– И тебе утра доброго! Не хочешь освежиться? Водичка – чудо!

– Нет, боюсь насморк подхватить. Как я, гнусавя, командовать буду? – улыбнулся Щука.

Свей расхохотался:

– И то верно. Я вот не подумал. Действительно, грянет бой, а у тебя сопли – до земли и обратно. Поскользнёшься ещё.

– Ладно, шутки в сторону. Ингрельд, когда будем проходить около фактории, и если вас, купцов, будут приглашать туда, этого делать не стоит.

– Почему? Я лично не откажусь набить брюхо за чужой счёт.

– Не стоит. Если завяжется беседа – а она завяжется, – кого будут изображать наши восточные купцы? Вдруг там найдётся человек, говорящий по-арабски или по-персидски? Что тогда? Словом, просто издалека приветственно помаши рукой. Пройдём мимо, без задержек. И учти: в крепости всё равно дадут дым. На всякий случай. Но дым дыму рознь. Дадут не тревогу, а предупреждение, что прошёл крупный караван с многочисленной охраной. Если сунемся в крепость беседы беседовать, нашу хитрость на раз раскроют. Тогда пошлют сигнал беды. Из деревни увидят – тут не так далеко. В деревне же – не только воевода с войском, но и посол с охраной. Недалеко – стойбище хазар. Поэтому не дури. Наберись терпения. Всему своё время. Сейчас главное – посольский обоз захватить.

– Да ладно, ладно, понял я.

День обещал быть чудесным. Лёгкий, пока ещё прохладный, ветерок, переносил паутинки, сбивал тяжёлые капли растаявшей росы, сгонял сырой, промозглый туман в ложбинки и овражки. По кустам, по полянам и в лесу звонко зачирикали мелкие птахи, радуясь поднимающемуся солнцу.

Наскоро позавтракав сухарями и, запив их водой из ручейка, люди бодро, с шутками, становились в походную колонну. Всех немного лихорадило от предчувствия жаркой схватки и богатой добычи.

Грязь на дороге за ночь подморозило, и, по сравнению со вчерашним днем, шагалось легко. Шли слаженно, ровно. Отдохнувшие за ночь кони резвились, готовые в любой момент сорваться и понестись.

Через час дорога вынырнула из леса и пошла обрывистым берегом Камы. Вода серебрилась в лучах восходящего солнца, резала глаза нестерпимым блеском. Лес отодвинулся в сторону, встав синеющей дымкой на расстоянии в три-четыре полёта стрелы, уступая место заливным лугам. Пересекли обходную дорогу вокруг болота. Впереди послышался частый перестук топоров, прерываемый редким уханьем, будто великан со всей силы колотил подошвой чудовищно громадного сапога о твёрдую землю.

Когда наконец-то почти подошли к фактории, то глаза у Волчьего хвоста по мере приближения к ней всё расширялись, пока не стали величиной с блюдца. Не далее как месяц назад на этом месте находился край болота. Теперь же здесь топорщился, точно первый зуб младенца, плотно утрамбованный, крутой холм не менее чем всемеро выше человеческого роста. Щука встревожено поглядел на изумлённоё лицо атамана и негромко присвистнул.

Перед ними, во всей своей красе, действительно предстал крепкий орешек.