И в море водятся крокодилы

Джеда Фабио

Тот парень рассказал мне, что грузовичок, в котором он ехал через Каппадокию, попал в аварию. На повороте горной дороги в провинции Аксарай он столкнулся с фургоном, везущим лимоны. Парня выкинуло наружу, и он проехался лицом по земле. Потом его схватили турецкие полицейские и хорошенько обработали. А когда они передали его иранским коллегам, те тоже избили его до полусмерти. В общем, его путешествие в Европу (он в Швецию хотел попасть) превратилось вместо мечты в кошмар из крови и мяса. Он сказал мне:

— Я бы одолжил тебе денег на поездку, но не сделаю этого, потому что не хочу быть ответственным

за твою боль.

И многие другие говорили как он, но я не уверен, были ли они искренни, возможно, просто жадины, и все.

А мне хватило бы одной-единственной хорошей новости о человеке, который подался в Турцию. Мне достаточно было услышать: он это сделал, у него получилось, он добрался до Турции, попал в Грецию, в Лондон, — это сразу придало бы мне уверенности. Если смог он, то и у меня получится, думал я.

В итоге отправиться в путешествие решилось четверо. Потом мы узнали, что Фарид, парень с соседней фабрики, тоже задумал покинуть Кум. И не только это. Еще мы узнали, что перевозчик, к которому он хотел обратиться, приходился ему двоюродным братом.

Мы рассудили, что такую возможность упускать нельзя, и если перевозчик действительно его двоюродный брат, на него можно положиться, и если мы поедем с ним, мы сами станем друзьями его брата, и отношение к нам будет соответствующее.

Однажды после окончания смены, таким же обычным днем, как и остальные, мы сложили наши вещи в брезентовые рюкзаки, попрощались с директором фабрики, получили причитающееся жалованье и на рейсовом автобусе (как обычно, боясь блокпостов) приехали в Тегеран. На автовокзале мы встретили уже ожидавшего нас двоюродного брата нашего друга. Он отвез нас к себе домой на такси — одно из тех мини-вэнов, куда набивается много народу.

В гостиной, держа в руках чашку чая, он сообщил, что у нас есть два дня, чтобы запастись пищей на дорогу — пищей легкой, но питательной, вроде сушеных фруктов, миндаля, фисташек — и купить пару тяжелых горных ботинок и теплую непромокаемую одежду: особенно важно, чтобы она была непромокаемая, подчеркнул он. А еще обычную одежду, которую можно носить в Стамбуле. Мы же не могли бродить по городу в потрепанной и вонючей дорожной одежде. Нам следовало непременно все это купить, но, разумеется, важнее всего была обувь. Двоюродный брат нашего друга особо на этом настаивал.

Мы отправились на базар за покупками, испытывая такую эйфорию, что не передать словами. По возвращении мы показали новые ботинки перевозчику, чтобы узнать, подходят ли они. Он повертел их, осмотрел швы, согнул подошву, заглянул внутрь и подтвердил, что да, они отлично подойдут.

Это была неправда.

Он говорил это по неведению — относительно двоюродного брата моего друга у меня нет сомнений, — он полагал, что знает, какой путь нам предстоит, но на самом деле он не знал, потому что никогда не был там, в горах. Он должен был просто перепоручить нас другим. Он был посредником. Именно ему, добравшись до Турции, нужно было позвонить и сказать: мы добрались. Чтобы друзья, которым мы здесь, в Куме, оставили деньги, их ему передали.

Держа ботинки на вытянутой руке и разглядывая их на свету, он произнес:

— Дорога займет три дня. Ботинки крепкие и подходящие. Молодцы. Отличная покупка.

На следующее утро за нами на такси приехал иранец. Он отвез нас в дом за городом, где мы остались ждать. Примерно через час подъехал

автобус — водитель тоже был свой — с пассажирами внутри, которые не могли толком понять, где они оказались. По сигналу клаксона мы выбежали из дома и забрались в автобус на глазах удивленных женщин и детей, а также нескольких мужчин, которые попытались было протестовать, но их заставили замолчать.

Мы направились в сторону Тебриза (знаю это, потому что спросил). Мы двигались к границе и, миновав Тебриз, поехали по берегу озера Урмия. Для тех, кто не знает, это в иранском Азербайджане, самое большое озеро в Иране: в период полного разлива оно достигает ста сорока километров в длину и ста пятидесяти пяти в ширину.

Я уже почти успел задремать, как один из моих спутников толкнул меня коленом:

— Смотри!

— Куда смотреть? — спросил я, не открывая глаз.

— На озеро. Посмотри на озеро.

Я повернул голову и медленно приоткрыл один глаз. Глянул в окно. Вода освещалась заходящим солнцем, и в его лучах можно было разглядеть десятки и сотни маленьких скалистых островков, а на них, как и в воздухе над ними, — какие-то точки. Тысячи точек.

— Что это?

— Птицы.

— Птицы?

— Перелетные птицы. Мне это сказал мужчина, сидящий впереди. Правда, это птицы, оста саиб? — спросил он, постучав по спинке кресла впереди.

— Фламинго, пеликаны и еще куча других разновидностей, — перечислил тот, — на одном из этих островов покоится Хулагу-хан, внук Чингисхана и завоеватель Багдада. В общем, птицы и призраки. Вот почему в озере не водится рыба.

— Совсем нет рыбы?

— Ни единой рыбешки. Дурная вода. Полезна только при ревматизме.

Уже в темноте мы приехали в Салмас, последний иранский город, ближе всего к горам. Нам велели выходить, держаться вместе, идти молча, и без факелов или другого освещения мы тронулись в путь.

Ранним утром в тишине и в бледных лучах восходящего солнца мы вошли в маленькое селение.

Там стоял маленький домик, и мы вошли в него, словно он был наш, но на самом деле он принадлежал какой-то семье. Что-то вроде пункта сбора всех беженцев, собирающихся переправиться через горы. Одна маленькая группа уже находилась там, и мало-помалу прибывали другие, тоже афганцы. В конце концов нас набралось тридцать человек. Мы были напуганы. Мы спрашивали друг у друга, как можно перейти через горы так, чтобы нас не заметили. Мы спрашивали, но не получали ответа, и, когда мы стали настойчивее, нам дали понять, что лучше было бы не продолжать, и вот так, в ожидании, мы провели в этом убежище еще два дня.

Вечером второго дня, на закате, нам приказали собираться. Мы вышли под звездное небо с полной луной, так что не было необходимости в фонарях или факелах и не нужно было видеть в темноте, как сова. Мы все прекрасно различали. Полчаса мы шли по каким-то узким, почти невидимым, никому не известным тропинкам в полях. В конце первого подъема из-за огромной скалы показалась другая группа людей. Мы испугались, и кто-то даже закричал, что это солдаты. Оказалось, это тридцать беженцев. Мы не верили нашим глазам. Теперь нас стало шестьдесят: шестьдесят человек шли гуськом по горным тропам. Но оказалось, это еще не все. Полчаса спустя к нам присоединилась еще одна группа. Они распластались по земле, ожидая нашего прибытия. Когда мы наконец во время короткого привала глубокой ночью сумели всех пересчитать, нас оказалось семьдесят семь.