И в сотый раз я поднимусь

Артемьева Галина Марковна

«По-старому – это значит никогда не выехать за границу? Это снова репрессии?» – думала Саша.

Они жили в трех минутах ходьбы от Белого дома. Пошли всей семьей туда, посмотреть, что происходит. Со всех сторон подтягивался народ. Люди говорили о возможной танковой атаке, собирались строить баррикады. Накрапывал дождик, переставал. Время от времени из окна правительственного здания выглядывал Ельцин в белоснежной рубашке, выбрасывал толпе листовки. Люди говорили, что Горбач захотел дать задний ход и сам организовал ГКЧП.

– Запомните этот

день, – сказала Саша детям.

– Да, детки, день особенный, – поддержала стоящая рядом женщина. – Ведь сегодня Преображение Господне. Яблочный Спас. Вот, держите яблочки. Освященные.

Она вынула из сумки три яблока и протянула ребятам.

Не знали они ничего тогда про Преображение.

– Это как? – спросил Мишка.

– Господь наш Иисус Христос предстал перед учениками своими в Божественном величии, – объяснила женщина. – И сейчас вот смотрит на нас с небес и помогает. [4]

4

В этот день Иисус Христос во время молитвы предстал перед тремя учениками в ином образе: Он «преобразился перед ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Евангелие от Матфея, 17.2).

– И правда: сегодня же Преображение! – раздавались радостные возгласы вокруг. – Господь с нами! Он не оставит!

Оскорбительное ощущение возникло, когда по Садовому кольцу пошли танки. В тот момент еще не было известно, что Таманская дивизия перешла на сторону российского правительства. Слушая скрежет и грохот машин, люди думали о том, что же ждет их в будущем, если режим, объявивший себя спасителем страны, немедленно прибегнул к военной технике против гражданского населения своей страны.

Глядя из окна своей квартиры на боевые машины, Саша вспомнила рассказ чешской матери о чужих танках под окнами в 1968 году.

– Это нам за Чехословакию, – решила она.

Свои танки не воспринимаются как свои, если дула их направлены на твои окна.

Три дня провели Саша и Антон на баррикадах. Но даже уходя домой, все происходящее наблюдали из своих окон.

Люди были наэлектризованы, плохо информированы и полны решимости защитить то, что так хотелось называть словом «свобода».

Что ж – победа была одержана. Дальнейшего себе никто не представлял.

Просто родились надежда и доверие.

Детям предстояло жить совсем в другом мире.

Никто понятия не имел, в каком.

5. Лицо свободы

Что бы там вокруг ни происходило, а день рождения должен быть праздником. Особенно когда вокруг все совсем не празднично. Дети же не виноваты, что все рухнуло. И никто не знает, каким будет следующий день рождения. Саша проживала каждый день как последний. Не из-за трагических предчувствий. Просто иначе не получалось. Но из последних сил хотела, чтобы у детей в памяти

сохранился хоть какой-то багаж радости. А иначе как они будут жить взрослыми? Какое счастливое детство своим детям подарят?

Мише исполняется десять лет. Его пока легко осчастливить. На Новом Арбате открыт невиданный ирландский супермаркет. Там все есть, все, что даже представить себе невозможно, фантазии не хватит.

– Выберешь, что понравится, – обещает мама.

Они идут вдвоем: от дома до райского магазина десять минут хода.

Вдоль всего Нового Арбата выстроились ларьки, один за одним. Чего в них только нет! И жвачки, и видеокассеты, и игрушки всякие, и шмотки. Кроме того, очевидно в преддверии Восьмого марта, в каждой торговой точке на самом видном месте стоят резиновые мужские члены всех мастей и калибров.

Ребенок просит маму купить ему жвачку. Они останавливаются у первой попавшейся палатки.

Рядом, не замечая мать с сыном, два веселых мужика бурно обсуждают выставленную продукцию.

– Слышь, давай Палычу эту херовину завтра подарим, – радостно предлагает один.

– Ты чё, в натуре, он же тебе потом таких фитилей…

– А если по почте? От неизвестного друга? Вот этот черный.

– А чё он с ним делать-то будет? – не поддерживает дружеского веселья начисто лишенный чувства юмора приятель.

– В жопу себе вставит, вот чего! – обижается резвый выдумщик.

Мама расплачивается, они идут дальше.

В следующем киоске стоит огромная надувная женщина с растопыренными ногами и руками, слишком туго надутая, круглый рот по-дурацки открыт, глаза выпучены.

Десять минут хода до Кремля, сердца Родины.

Вот и у нас – свобода! Это такое у нее лицо?

– Я опоздал. Мне страшно. Это сон, – внятно произносит мама.

Миша привык, что мама иногда бормочет вслух строчки стихов, когда задумается.

Они проходят еще немножко, и мама говорит пространству:

– Нельзя дышать, и твердь кишит червями…

– Это кто? – спрашивает Миша.

Мама идет молча. Ее теплая рука крепко держит руку сына. Миша принимается думать о том, какой подарок себе выберет.

– Мандельштам, – произносит мама.

Они проходят мимо парикмахерской. Неподалеку от входа сидит в инвалидном кресле здоровенный дядька с плакатиком: «Помогите инвалиду Афганистана». У инвалида нет ног. Красивый, сильный, молодой.

Мать дает сыну деньги, чтоб тот положил безногому в лежащую на земле военную шапку.

– Спасибо, сестра, – говорит дядька и протягивает маме руку. – У меня у самого такой же пацан. А я, видишь, у тебя прошу. Ты мальца своего береги… Чтоб рос большой, здоровый.

Саша горестно вздыхает:

– Слава Богу, там (она кивает на табличку со словом Афганистан) все кончилось.

– Ну, на этот счет ты будь спокойна, сестричка, там кончилось, где-то еще начнется, у нас есть кому об этом позаботиться. Так что береги мальца. Поняла? А лучше б дочерей рожали! – неизвестно кого упрекает калека.