И в сотый раз я поднимусь
Шрифт:
«По-старому – это значит никогда не выехать за границу? Это снова репрессии?» – думала Саша.
Они жили в трех минутах ходьбы от Белого дома. Пошли всей семьей туда, посмотреть, что происходит. Со всех сторон подтягивался народ. Люди говорили о возможной танковой атаке, собирались строить баррикады. Накрапывал дождик, переставал. Время от времени из окна правительственного здания выглядывал Ельцин в белоснежной рубашке, выбрасывал толпе листовки. Люди говорили, что Горбач захотел дать задний ход и сам организовал ГКЧП.
– Запомните этот
– Да, детки, день особенный, – поддержала стоящая рядом женщина. – Ведь сегодня Преображение Господне. Яблочный Спас. Вот, держите яблочки. Освященные.
Она вынула из сумки три яблока и протянула ребятам.
Не знали они ничего тогда про Преображение.
– Это как? – спросил Мишка.
– Господь наш Иисус Христос предстал перед учениками своими в Божественном величии, – объяснила женщина. – И сейчас вот смотрит на нас с небес и помогает. [4]
4
В этот день Иисус Христос во время молитвы предстал перед тремя учениками в ином образе: Он «преобразился перед ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет» (Евангелие от Матфея, 17.2).
– И правда: сегодня же Преображение! – раздавались радостные возгласы вокруг. – Господь с нами! Он не оставит!
Оскорбительное ощущение возникло, когда по Садовому кольцу пошли танки. В тот момент еще не было известно, что Таманская дивизия перешла на сторону российского правительства. Слушая скрежет и грохот машин, люди думали о том, что же ждет их в будущем, если режим, объявивший себя спасителем страны, немедленно прибегнул к военной технике против гражданского населения своей страны.
Глядя из окна своей квартиры на боевые машины, Саша вспомнила рассказ чешской матери о чужих танках под окнами в 1968 году.
– Это нам за Чехословакию, – решила она.
Свои танки не воспринимаются как свои, если дула их направлены на твои окна.
Три дня провели Саша и Антон на баррикадах. Но даже уходя домой, все происходящее наблюдали из своих окон.
Люди были наэлектризованы, плохо информированы и полны решимости защитить то, что так хотелось называть словом «свобода».
Что ж – победа была одержана. Дальнейшего себе никто не представлял.
Просто родились надежда и доверие.
Детям предстояло жить совсем в другом мире.
Никто понятия не имел, в каком.
5. Лицо свободы
Что бы там вокруг ни происходило, а день рождения должен быть праздником. Особенно когда вокруг все совсем не празднично. Дети же не виноваты, что все рухнуло. И никто не знает, каким будет следующий день рождения. Саша проживала каждый день как последний. Не из-за трагических предчувствий. Просто иначе не получалось. Но из последних сил хотела, чтобы у детей в памяти
Мише исполняется десять лет. Его пока легко осчастливить. На Новом Арбате открыт невиданный ирландский супермаркет. Там все есть, все, что даже представить себе невозможно, фантазии не хватит.
– Выберешь, что понравится, – обещает мама.
Они идут вдвоем: от дома до райского магазина десять минут хода.
Вдоль всего Нового Арбата выстроились ларьки, один за одним. Чего в них только нет! И жвачки, и видеокассеты, и игрушки всякие, и шмотки. Кроме того, очевидно в преддверии Восьмого марта, в каждой торговой точке на самом видном месте стоят резиновые мужские члены всех мастей и калибров.
Ребенок просит маму купить ему жвачку. Они останавливаются у первой попавшейся палатки.
Рядом, не замечая мать с сыном, два веселых мужика бурно обсуждают выставленную продукцию.
– Слышь, давай Палычу эту херовину завтра подарим, – радостно предлагает один.
– Ты чё, в натуре, он же тебе потом таких фитилей…
– А если по почте? От неизвестного друга? Вот этот черный.
– А чё он с ним делать-то будет? – не поддерживает дружеского веселья начисто лишенный чувства юмора приятель.
– В жопу себе вставит, вот чего! – обижается резвый выдумщик.
Мама расплачивается, они идут дальше.
В следующем киоске стоит огромная надувная женщина с растопыренными ногами и руками, слишком туго надутая, круглый рот по-дурацки открыт, глаза выпучены.
Десять минут хода до Кремля, сердца Родины.
Вот и у нас – свобода! Это такое у нее лицо?
– Я опоздал. Мне страшно. Это сон, – внятно произносит мама.
Миша привык, что мама иногда бормочет вслух строчки стихов, когда задумается.
Они проходят еще немножко, и мама говорит пространству:
– Нельзя дышать, и твердь кишит червями…
– Это кто? – спрашивает Миша.
Мама идет молча. Ее теплая рука крепко держит руку сына. Миша принимается думать о том, какой подарок себе выберет.
– Мандельштам, – произносит мама.
Они проходят мимо парикмахерской. Неподалеку от входа сидит в инвалидном кресле здоровенный дядька с плакатиком: «Помогите инвалиду Афганистана». У инвалида нет ног. Красивый, сильный, молодой.
Мать дает сыну деньги, чтоб тот положил безногому в лежащую на земле военную шапку.
– Спасибо, сестра, – говорит дядька и протягивает маме руку. – У меня у самого такой же пацан. А я, видишь, у тебя прошу. Ты мальца своего береги… Чтоб рос большой, здоровый.
Саша горестно вздыхает:
– Слава Богу, там (она кивает на табличку со словом Афганистан) все кончилось.
– Ну, на этот счет ты будь спокойна, сестричка, там кончилось, где-то еще начнется, у нас есть кому об этом позаботиться. Так что береги мальца. Поняла? А лучше б дочерей рожали! – неизвестно кого упрекает калека.