И в сотый раз я поднимусь

Артемьева Галина Марковна

Она увидела… себя. Настоящую, взаправдашнюю себя, только невероятно, продуманно элегантную.

– Вы – Александра, – сказал двойник с едва уловимым акцентом. – А я – Эмилия.

Вместо того чтобы пригласить Эмилию войти, Саша, ни слова не говоря, сама вышла на площадку, обескураженно разглядывая гостью.

Та, тоже молча, достала из кармана пальто фотографию и протянула ее Саше. Это папино фото конца войны Саша очень любила и хранила в верхнем ящике письменного стола, часто доставая и разговаривая с отцом.

– Я – ваша сестра из Будапешта, – пояснила Эмилия.

Этого

не могло быть, но это было!

Сестры прижались друг к другу, как срослись. Так две реки сходятся в одну – не отделить.

Все самое главное в жизни человека случается просто. Еще несколько дней назад, перед свадьбой, грустила Саша, что никого у нее родных старших не осталось, никто не порадуется вместе с ними, не благословит, не поддержит. Дети – конечно, да! Это великое счастье. Только без старших родных чувствуешь себя на сквозняке, без возможности найти убежище, гнездо, укрыться хоть на короткое время.

К тому же еще со времен далекого детства тосковала Саша, что одна, мечтала иметь сестричку, а она у нее, оказывается, была!

После Победы отец еще долго служил в армии, демобилизовали его только в 1949 году. Все это время он находился в Европе: сначала под Веной, потом в маленьком венгерском городке. Папа много рассказывал о Венгрии, а бабушка однажды шепнула Саше, что у него там осталась первая любовь. Жениться, мол, тогда нашим на иностранках не дозволялось, вот они и расстались. Саша жалела неведомую иностранку: расстаться не из-за самих себя, не поссорившись, а из-за чего-то другого, страшного, неумолимого и враждебного человеку, из-за прихотей государства – это нестерпимо больно.

Уезжая от своей возлюбленной навсегда, советский солдат-освободитель оставил часть себя там, где оставалась его любовь. Прощаясь, ни он, ни бедная его Марика не знали еще, что через девять месяцев после их последних объятий на свет появится отцовская копия – маленькая Эмилия. От отца Эмилия унаследовала ту самую фотографию и, разумеется, все остальное: волосы, глаза, губы, смех, походку, и даже привычки, и даже пристрастия.

Хоть Саша родилась на одиннадцать лет позже и от другой матери, но и ей передалось все то, чем обладала ее старшая сестра: не только внешне повторяла она отца, но и повадками, и сферой интересов.

Отец был удивительно моложав, подтянут, привлекателен. Эмилия унаследовала и эту волшебную моложавость, благодаря которой разница в возрасте между сестрами не ощущалась совершенно, а ведь и Саша сохранила повадки и облик юности.

На обороте фотокарточки, хранившейся у Эмилии, рукой отца написаны были всевозможные его данные: имя, отчество, фамилия, год и место рождения, даже адрес родителей в эвакуации. По-русски деревенская девушка Марика ни говорить, ни читать не умела. Отец знал по-мадьярски несколько слов. Как же они объяснялись, как говорили о своей любви?

Ну, положим, о любви говорить не надо. Она или есть, или нет. Если есть, зачем слова?

Марика растила свою доченьку в благоговейной любви к русскому отцу. Не по своей воле влюбленные разлучились, не было обид, разочарований. Только чистая весна

чувства, которому мама Эмилии не сумела изменить, хоть и сватались к ней женихи, даже с ребенком брали: хороша была очень. Но Марике никто не был нужен, кроме любимого. О нем же напоминало дочкино личико, на которое бедная женщина не могла налюбоваться.

– Ах, если бы только твой папочка тебя видел! Ах, если бы он только знал, какая у него доченька!

Однако и это было невозможно. Мать панически боялась, что ее весточка навредит отцу.

– Его могут отправить в Сибирь или даже расстрелять, – шептала дочке Марика, объясняя той, почему нельзя искать папу.

Что ж, основания для страхов были вполне серьезные.

Тем не менее мать считала, что обязана воспитать дочь так, чтобы та знала свои корни, чувствовала и понимала, чем живет ее отчий край. Именно поэтому крестила она свое дитя в православном храме, ничего не понимая, но с любовным благоговением подчиняясь чужому закону Божию. Удивительное совпадение, или улыбка судьбы: Марика чуть было не назвала свою крошку Александра!

Жили они в момент рождения девочки близ Юрема, маленького городка в пятнадцати километрах от Будапешта. В Юреме находился старинный православный храм с романтической и грустной историей.

У российского императора Павла I была юная дочь Александра. Ей не было шестнадцати лет, когда выдали ее замуж за регента-правителя Венгрии Иосифа Габсбурга. Благодаря этому браку соединились представители двух правящих императорских фамилий, что привело тогда к небывалому расцвету венгерско-российских отношений. Увы, династический брак, предвещавший только благо и процветание, продлился всего семнадцать месяцев: великая княгиня Александра Павловна безвременно скончалась в 1801 году в возрасте семнадцати лет в Юреме. На месте ее кончины построили храм во имя святой мученицы царицы Александры.

После опустошительной Второй мировой войны храм выглядел заброшенным, но службы в нем шли. Внутри же храм поражал своей красотой, прекрасным резным иконостасом.

Имя Александра очень нравилось молодой матери. Царское имя. Три русских царя звались Александрами. Как всякая мать, мечтала она о самой лучшей доле для своего дорогого чада. Пусть будет дочка, лишенная отца по воле злого чужого правителя, царить в мире, побеждать, властвовать. (Ах, если бы только от звука имени это зависело!)

Марика поделилась своими амбициозными планами с тетушкой за свечным столиком. Но та отсоветовала. Осторожно, мол, с этим. Подумай, в память о ком храм поставили. В честь безвременно почившей! А цари российские… Какую ношу несли, и как их отблагодарили… А у тебя малютка без отца. И так с одного бока пусто. И не называй в честь мученицы или великомученицы, чтоб не передалась злая доля.

– А разве есть святые, которые не мученицы? – растерялась Марика.

Нашли по святцам преподобную Эмилию Кесарийскую, мать Василия Великого. Мирно жила, родила десятерых деток, из которых пятерых православная церковь причислила к лику святых, на склоне лет постриглась в монахини. Умерла своей смертью!