И вблизи и вдали
Шрифт:
Обычно же, по неписанному закону, на академических судах на период рейсов, длящихся, в среднем, около четырех месяцев, романы возникали между экипажем - с одной стороны и "наукой" - с другой. Это в равной степени относилось к недолговечным любовным связям офицеров с дамами из науки и каютных номерных или буфетчиц с научными сотрудниками, то есть с "чужими". Романы эти, расцветая пышным цветом где-то к исходу первого месяца ("Имей в виду, — поучал меня мой приятель - второй штурман на "Дмитрии Менделееве", — у нас женщин разбирают прямо на трапе"), заканчивались обычно в последнем порту захода, где надлежало тратить накопленную за рейс валюту, и приходила пора вспоминать о покупках, заказанных семьями, ожидающими на суше. Не все женщины, однако, мирились с этим - некоторые довольно ощутимо мстили своим
Женщины "из науки" в океанских рейсах, как правило, расцветали. С одной стороны, они оказывались свободны от каждодневного унылого быта, порабощающего их на суше - необходимости кормить и ублажать мужей, лечить и воспитывать детей, таскать огромные авоськи с продуктами, стоять во всевозможных очередях. С другой - будучи всегда в меньшинстве, они становились предметом поклонений и ухаживаний почти всего мужского состава экспедиций, причем ухаживания эти, как правило, мало зависели от степени женской красоты. Интересную эволюцию довелось мне наблюдать за много лет. Почти всегда скромные и робкие девицы, впервые ступая на палубу судна, сильно страдали от качки. Но постепенно, обвыкнув в повой обстановке, приучаясь мало-помалу пить вино или курить, а также теряя понемногу первоначальную неприступность, они, как правило, укачиваться переставали. Вместе с тем, по окончании рейса, вынужденные снова вернуться на берег в свои семьи и убогий советский быт, они были особенно несчастны, не понимая, почему вот только что они были в центре мужского внимания - и вдруг все неожиданно кончилось Так, девочка, взятая прихотливым режиссером из своего родного девятого "А" в кино чуть ли не на главную роль, плачет горькими слезами, потому что картина уже отснята, и ей, уже привыкшей быть героиней, надо снова возвращаться в свою постылую прежнюю жизнь.
Суровым испытанием для несчастных наших женщин, привыкших к клиническому отсутствию в отечественных магазинах хороших товаров, в первую очередь одежды, галантереи и парфюмерии, и впервые попавших за рубеж, становилась первая встреча с западными (или восточными) магазинами с их фантастическим для советского человека изобилием. В 1976 году в экспедиции на судне "Дмитрий Менделеев" впервые принимала участие молодая аспирантка Вера Бань, ранее почти никуда не выезжавшая из своего родного Геленджика и за границей, конечно, не бывавшая. Была она натурой довольно эмоциональной, легко переходящей от веселости к печали. У нас даже частушку про нее сочинили: "Если плачет Вера Бань, это значит - дело - дрянь". В этом рейсе мы зашли в Токио, и Вера впервые в жизни, в составе моей "тройки", попала в один из самых крупных в мире универсальных магазинов "Мицубиси" в самом центре Токио - в Гинзе.
Когда мы вошли в огромный зал первого этажа, откуда бесшумные эскалаторы подняли нас на второй, и перед Вериными глазами открылись галереи с сотнями ярко высвеченных разнообразных женских вещей – шуб, купальников, сверкающих всеми огнями радуги украшений, мерцающего нежными будуарными цветами белья, искрящихся от искусной подсветки флаконов с всевозможными духами -она вдруг замерла на месте с застывшей палице улыбкой и потеряла дар речи. Минут пять она простояла, не отвечая на мои оклики, а когда я тронул ее за плечо — "пошли" — она оказалась не в состоянии двинуться. С большим трудом мы усадили ее в ближнее кресло. Еще несколько минут она молча продолжала улыбаться. Потом молчание сменилось вдруг бурными слезами и рыданием - у Веры случился нервный шок. Думаю, что большинству советских женщин понять Верино потрясение нетрудно…
Что же касается "корабельных" женщин, – каютных
Ни на одном из судов мира, кроме советских, не встретишь женщин в штате команды. Помню, как удивлялись иностранцы, попавшие на наши суда, присутствию на них женщин. Одно время мы по наивности даже гордились этим явным доказательством их равноправия в стране "развитого социализма". Только после долгих лет плаваний я понял, что это "равноправие" ничуть не лучше того, которое дает им право на тяжелую не женскую работу по рытью канав или укладке железнодорожных шпал, работу, от которой отказываются мужчины.
Справедливости ради, надо сказать, что и для наших мужчин первые загранрейсы иногда оборачиваются нелегким испытанием, хотя соблазны здесь другие. Вспоминаю, как в одном из недавних рейсов "Витязя", уже в конце восьмидесятых годов, во время захода в итальянский порт Реджи-ди-Кабария, один из старых наших сотрудников, бывший военный моряк, дослужившийся до командира подводной лодки, член партии и примерный семьянин, неожидано для себя впервые попал на сексфильм. Вернувшись на судно и слегка выпив, чтобы релаксировать нервную систему, он заявил: "Вот, всю жизнь прожил, и выходит - зря. Так ничего и не видел".
Другого рода случай произошел в 24-м рейсе судна "Академик Курчатов" весной семьдесят седьмого года, когда уже по пути домой мы зашли на Канарские острова, в порт Лас-Пальмас. У меня в магнитном отряде был механик из Ленинграда, тихий и немногословный, на редкость работящий человек, во всех отношениях крайне положительный, но за рубеж попавший впервые. В предыдущих портах захода - Понта-дель-Гада и Каракасе - все с ним было в порядке. А вот в Лас-Пальмасе стряслась такая непредвиденная история.
Как я уже упоминал, согласно строжайшей инструкции, советские моряки в зарубежном порту могут ходить только по трое; не вчетвером и не вдвоем, а именно втроем. Мне неоднократно объясняли, что цифра три не случайна, а тщательно и всесторонне продумана. Если моряки пойдут вдвоем, то они могут, например, сговориться и совершить самые непредвиденные нарушения - от посещения борделя до покупки запрещенных предметов. Втроем же договориться труднее. В свою очередь, если один из двоих решил сбежать, то другой в одиночку его удержать не сможет, а вот вдвоем, пожалуй, изловят. Опять же, если в группе трое, то старший успевает смотреть за двумя своими подопечными, а вот когда четверо, то за всеми враз и не уследишь. Не про нас ли писал великий русский классик: "Эх, тройка, птица-тройка, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа могла ты только родиться, в той стране, что не любит шутить". Гоголь попал в точку. Выдумали "тройку" обкомы и политуправления, которые шутить, как известно, не любят.
Утверждение старших групп в рейсах каждый раз представляло собой в известной степени священнодействие. Списки эти долго согласовывались с "уполномоченными товарищами", утверждались на партбюро и вывешивались на доске объявлений перед заходом в иностранный порт. Право формировать тройки долгое время было исключительной прерогативой первых помощников и представителей кружка "хочу все знать". В последние годы, правда, тройки формировались начальниками отрядов и служб, но утверждались и корректировались только "перпомом".