И век и миг... [Стихотворения и поэмы]

Исаев Егор Александрович

НА ФРОНТ

Едем, песни распеваем, По-геройски грудь вперёд, И как знать про то не знаем, Что он есть такое, фронт. И как будто страху нету: Выполняй, солдат, приказ. А убьёт кого, так это Не кого-нибудь из нас, А кого-то в промежутке Между нами, чью-то тень. Едем. Шутки-прибаутки, Но уже на третий день Голоса всё глуше, тише, Вздох тревожней, строже взгляд… Фронт всё ближе, ближе, ближе. Руки ищут автомат.

АТАКА

Европа

впереди и позади Европа. Выбрасывай себя из глубины окопа На гребень полосы, где два огня секутся, И боже упаси сробеть и оглянуться. Война, солдат, она и есть война: Чуть-чуть замешкался — хана.

«Весна, весна! Лучей поток…»

Весна, весна! Лучей поток, Снега уже растаяли, И дует тёплый ветерок Со стороны Италии В лицо бойцам и в рядовом И в генеральском чине. И всё по той же в основном Лирической причине: Весна идёт! Вблизи — вдали Со стороны рассвета. Идут по небу журавли, А по земле Победа.

«Неужто ошибся волшебник слепой…»

Неужто ошибся волшебник слепой И юг поменял на север: Мечта обещала: Дунай голубой, А правда сказала: серый. Над берегом — город, над городом — крест, Латунный комарик над бездной. И город не город, а каменный лес, Один бурелом железный.

«Небо без пожаров, рядом — горы…»

Небо без пожаров, рядом — горы, Переулков хитрый переплёт, Приальпийский, знаменитый город, Вальсом очарованный народ. Только ты рождён был под Ростовом, А вот я в Боброве был влюблён. Прилетал бы чаще к нам почтовый Голубь наш, товарищ почтальон.

«Дворец за оградой готическим шпилем…»

Дворец за оградой готическим шпилем Вонзается в небо на сером рассвете. Здесь принцы когда-то австрийские жили И пенились шлейфы принцесс на паркете. Так было когда-то. И вот в сорок пятом Сюда заглянул старшина с автоматом. Не очень парадный, не очень вельможный. — И нам здесь, пожалуй, устроиться можно, — Сказал. А как только про это сказал он, Простынные ветры промчались по залам… Патрульная служба не как боевая, А почта по-прежнему всё полевая.

ГОЛОС ВО СНЕ

«А яблонька, Коля, уже зацвела, Что ты посадил на рассвете, Когда на войну я тебя собрала, Она доросла до повети. Как солнце закатится, станет темно, За выгоном ветер проснётся, Она подойдёт, постучится в окно. Не ты ли вернулся, сдаётся».

«Снежинки кружатся доверчиво, мерно…»

Снежинки кружатся доверчиво, мерно, Должно быть, над Гжацком, над Курском, наверно. Над лесом, над полем — просторно и свейно. Кружатся, кружатся снежинки над Веной, Садятся на башни, на крыши, на плацы, На кепи французу, за ворот британцу, На плечи, на шляпы тирольцу и венцу, А русскому прямо — на память, на сердце. А в сердце солдатском, как солнце в оконце, Родная с ведёрком стоит у колодца И смотрит, и смотрит за горы Карпаты. И нет у любви материнской заката.

«Под Веной лес. Там синь озёр…»

Под Веной лес. Там синь

озёр И тень, и солнце там. Он с давних пор сбегает с гор К дунайским берегам. А по легенде, по молве, Бродил сам Штраус тут И звуки брал в листве, в траве, Как ягоду берут. И щебет птиц, и всплески вод Его наполнили. И вот — Смычка полёт! Рассветный вальс Доносит звуки эти В ладонях памяти до нас Из прошлого столетья.

«Уезжал с ребятами…»

Уезжал с ребятами, Выхожу один. Завершалась ратная Служба, гражданин. Никого на станции, Редкие столбы. Десять вёрст — дистанция До родной избы. Вот я на пороге. Мамины уста. Тыщи вёрст дороги, Как одна верста.

КОРШЕВО

Моё родное русское село. Я в нём родился всем чертям назло И в нём возрос. Оно всего превыше Я из него пешком однажды вышел, А дальше подхватили поезда. Мой взгляд — оттуда, а душа — туда.

«В нашей иль в другой какой округе…»

В нашей иль в другой какой округе Мало стариков, одни старухи. В сумерки идут — идут, не жалуются. Так их вдовья жизнь и продолжается. Стариков не видеть им седыми, Старики погибли молодыми.

«А девчата цветут. Ну да что им, девчатам…»

А девчата цветут. Ну да что им, девчатам. Их любовь не открыта еще, не почата, Их любовь, как река по весне, прибывает. — Тётя Катя, споём? — и она подпевает. — Тётя Катя, пойми… — и в смешном нетерпенье Все секреты свои отдают на храненье. Отдают. И совсем невдомёк озорницам, Что ей тоже, ей тоже ночами не спится. Ночи длинные, вдовьи, бессонные ночи. Их одной не согреть и не сделать короче. Даже годы бессильны, бессильна усталость. Ведь в душе ещё много улыбки осталось И тепла одинокого бабьего лета. Но кому это нужно? Не надо об этом.

«Как с полей откочует последняя вьюга…»

Как с полей откочует последняя вьюга, Чернозём закипит, запарует под плугом И проклюнутся первые, зябкие всходы. В эту пору как раз своенравна погода. В эту пору как раз зацветают веснушки, Ещё стайками ходят девчонки-подружки И ещё не расходятся в полночь попарно, Потому что ещё нерешительны парни. Но, глядишь, понемножку трёхрядка-гармошка Их сведёт-разведёт по дорожкам, по стёжкам. И под утро уснёт, не снимая рубашки. А что будет потом, нагадают ромашки.

«Не верю, что луна у нас одна…»

Не верю, что луна у нас одна. И всем открыто говорю про это. У всех влюблённых есть своя луна В ночном венке ромашкового лета.

ПОЛЮБОВНЫЙ РАЗГОВОР

Стеснённо взгляду в темноте, Зато просторно уху. О чём, скажи, на борозде Земля шептала плугу? А чтоб не очень-то вздыхал И не робел, как дурень, А дело знал своё — пахал, Пахал, а не халтурил. С того и ластилась к нему: Своя, мол, не чужая. И всё сводила к одному — К большому урожаю.