И верь в сей ладан
Шрифт:
– Что теперь делать? Сколько ждать?
– Просто расслабься и жди. Минут тридцать, сорок, пятьдесят. Давно ел?
– Перед выездом перекусил немного. Часа два назад.
– Значит, скоро.
– И долго будет…эээ…действовать?
– Всю ночь, дружище, всю ночь.
Ивану позвонила жена, и он разговорился с ней, надолго выйдя в другую комнату. Данила включил телевизор и уставился в экран: начались вечерние новости. США опять в чем-то обвинили Россию с Китаем и пригрозили санкциями; в Европе очередные воины Аллаха напали с ножами на прохожих; КНДР провела еще один успешный запуск баллистической ракеты; такие-сякие арабы обвалили цену на нефть; на Украине выложили самый большой в мире трезубец из бутербродов с салом.
«А у нас все замечательно, – облокотившись на стол, подумал Данила и спрятал лицо в ладонях. – Остановите Землю, я сойду».
Испытывая нетерпение, он прошелся несколько
– Ну, как ты? – радостно спросил он, потирая руки. – Меня уже накрывает.
Накрывало и Данилу. Тело постепенно наполнялось жаром, а вокруг становилось ярче. Новости, наконец-то, закончились. Выключив телевизор, Иван подошел к синтезатору, и через минуту из больших колонок зазвучал Goa Trance.
– Другое дело, – одобрительно сказал Иван. – Так, мне надо отойти ненадолго, постиранное белье в сарае развесить. Лиза напомнила. Не успел до твоего приезда. Пока я в состоянии это сделать.
– Помочь? Она приедет?
– Да не. На следующей неделе.
– Ну ты это…быстрей возвращайся.
– Конечно.
Иван ушел, а комнату буквально заполонила психоделическая музыка, словно обретя объем – чувства заметно обострились. Одновременно, все, что находилось в комнате, «ожило» и с постепенно возрастающей амплитудой начало двигаться и изгибаться, как под толщей неспокойной воды. Когда Данила сосредоточивался на какой-нибудь конкретной вещи, то степень ее «оживания» становилась слишком натуральной и от того пугающей, но любопытство приковывало взгляд к нереальным изменениям. Стены куда-то поползли. Акустические колонки, пульсируя, то принимали форму пузыря, то вытягивались в струну. Висевшая на крючке куртка, задергалась рывками в такт музыки, совсем как человек; в какой-то момент стало совсем не по себе от того, что куртка, как показалось, заговорила, правда, ни одного слова разобрать не удалось. Пот прошиб Данилу. Он вжался в диван, и ошарашено пробормотал:
– Охренеть. Вот это я вляпался, на всю ночь.
Наконец, вернулся Иван и разрядил обстановку. Смеясь, он рассказал, как сначала не мог прикурить гибкую сигарету, затем, как «убегало» белье, и в завершении, как чарующе шелестят листья на ветру.
– Пойдем в беседку к озеру, – предложил Иван. – Там по-настоящему волшебно.
На улице окончательно стемнело, и шел дождь. Жар быстро сменился ознобом, и Данила подумал, что так недолго заболеть. Однако, как только он уселся в беседке, тепло снова растеклось с головы до ног.
Вокруг было сказочно красиво, и тоже все извивалось. За озером чернел лес, над которым дышащее оранжевое зарево от луны, притаившейся за тучами, осветило полнеба. Данила видел, как растущие вокруг деревья и кустарники, исполняя какие-то неземные танцы, словно тянулись к нему ветвями. Немало пугало и то, что среди темной зелени мерещилось множество чьих-то ярко светящихся глаз, которые сразу исчезали, как только он пытался их разглядеть. В какую-то минуту даже пришло понимание, что он вторгся в потусторонний мир, существующий параллельно, и его, Данилу, пристально разглядывают неведомые местные создания. Весь этот фэнтезийный пейзаж дополняли обезумевшие своей громкостью звуки, которые стали отчетливо слышаться по отдельности: стучал дождь по крыше и листьям, капала вода с растений в лужи, лились потоки струй с водоотливов на землю, шумел камыш, волновалось озеро, квакали лягушки, пищали комары. Во всем этом разнообразии особенно завлекала вода, но как только Данила понимал, что прислушивание заходит слишком далеко, одергивал себя, боясь сойти с ума.
Но рядом с Иваном было не страшно, а иногда очень весело, когда заходил разговор о том о сем, хотя красиво сформулированные в уме мысли оказалось трудно произносить: некоторые слова, буквально, на выходе изо рта терялись, другие же в хаотичном порядке менялись местами так, что получалась совершенная белиберда. Впрочем, Иван не всегда был рядом, и временами Данила оставался один. Вот тогда ему и становилось по-настоящему жутко, особенно в период плато кислотного прихода. Будь то на улице или в доме Даниле каждый раз начинало казаться, что рядом находится еще кто-то: то за деревом, то в камышах, то за печкой или приоткрытой дверью, но самое страшное – за спиной. Ощущение чьего-то незримого присутствия будоражило не на шутку. Кто это, если не человек? И какие у него намерения? Данила озирался, но, конечно, никого не видел. Он понимал, что все это галлюцинация, но в тоже время был убежден, что она порождена не органами чувств. Тогда какого она рода? Откуда она взялась? И что-то подсказывало ему, что зародилась она глубоко внутри него самого. Такой вывод подкреплялся тем, что Данила начал чувствовать едва уловимое странного
– Представляешь… Это… Когда я один…мне начинает казаться, что рядом еще кто-то есть.
Иван удивился, но неожиданно произнес:
– Так это хорошо!
Ответ рассмешил Данилу, и тревога улетучилась в тот же миг.
К утру, наконец-то, начался отходняк, в котором присутствовало мистическое умиротворение. На улице рассвело, «танцующий мир» постепенно угомонился, а загадочный преследователь растворился с первыми лучами солнца. От выкуренных сигарет стало гадко, как будто была съедена целая пепельница вонючих окурков. Хотелось чистоты и свежести, и, видимо, поэтому Данилу вырвало. От грязи тянуло избавиться не только физически, но и духовно. Он только теперь ясно осознал, что его жизнь какая-то неправильная и до того разгильдяйская, что тягостный развод с плачевным концом казался вполне логичным итогом пустого дурацкого существования. «Нельзя так, – думал Данила перед сном, пребывая в неведомом ранее блаженстве. – Это прозябание, надо что-то менять. Ведь все может быть совсем иначе. Можно отнять у человека всё, от чего-то избавиться самому, лишь бы осталась свобода, благодаря которой каждый волен делать, что угодно: хоть умереть, хоть отправиться на край света». Немало таким мыслям способствовала песня «Дорога в облака», которую включил Иван на своем синтезаторе. Прочувствовав, что она написана словно про него, охваченный одновременно радостью и печалью, Данила трижды просил друга повторить это гениальное творение группы «Браво».
Вечером приехали двое знакомых Ивана, с которыми Данила крепко напился, и все встало на свои места. Еще вспомнилась поездка в такси с прихваченной со стола бутылкой томатного сока.
И вот наступило утро.
* * *
Данила зевнул, потянулся и решительно встал с дивана: хотелось пить, принять душ и поесть.
Традиционное начало дня – развалившись в уютном кресле на лоджии с сигареткой под чашечку кофе – в этот раз не состоялось по причине отсутствия и того и другого. В карманах куртки нашлась только пустая смятая пачка, а зерна закончились еще позавчера. Впрочем, сигареты всегда плохо сочетаются с похмельем, поэтому Данила спокойно прихлебывал горячее каркаде и смотрел на улицу через распахнутую створку. Из окон его квартиры, расположенной на «счастливом» тринадцатом этаже, открывался прекрасный вид на реку. По берегам тянулся частный сектор, а ближе к горизонту начиналась уплотнительная застройка огромного города с дымящими, как паровоз, трубами ТЭЦ.
«Куда мчим? – подумал Данила. – В светлое будущее?».
Сегодня было солнечно. Жить в области, в многоэтажном доме, характерном для мегаполиса, Данилу, в целом, устраивало: вокруг много зелени, воздух чище, малолюдно, спокойно, да и есть все блага цивилизации. Правда, за развлечениями надо ездить в город, до которого рукой подать, если, конечно, на автомобиле.
Вспомнив свой старенький «Мерседес», Данила поморщился.
Из-за угла дома показался белый четырехпалубный теплоход, увозивший пассажиров в многодневное путешествие. Навигация нравилась Даниле тем, что с ее началом по реке начинали ходить разные суда всевозможных размеров, форм и назначений. И все по-своему красивые. Особенно радовали яхты. Данила видел в них символ истинной свободы; на яхте можно было хоть одному уплыть далеко от земли, на которой скопилось так много тупости и грязи, на которой уже становится трудно дышать и невыносимо жить. Вот только свобода эта стоит несколько миллионов рублей.
«Да уж, – подумал Данила. – Есть все, только плати, но прыгнуть выше средней зарплаты по стране, чтобы замахнуться на мечту, почти невозможно. Вот как специально, вашу мать! Гады всякие наворовались, за власть вцепились и не перестают же наглеть. А народ живет просто – не жирует, не голодает, в меру ворчит. Прям, золотая конфуцианская середина, оставаясь на которой о яхте можно только мечтать».
Поставив пустую кружку на подоконник, Данила вздохнул.
«Не жизнь, а говно, – начал заводиться он. – И все сука против меня! Почему? Зачем? Хотя, сам тоже хорош. Бездарность, лентяй, трус, гедонист чертов, воплощение упущенных возможностей и неиспользованных шансов. Фу, аж противно. Ни на что не способен. Ни одного стоящего дела не довел до конца. В моем возрасте люди добиваются успеха, уважения, совершают подвиги, счастливы! А я даже семью не спас. С другой стороны, сердцу этой твари не прикажешь. Или я чего-то не сделал? Не доработал где-то? Не смог найти подходящих слов? Другой бы ползал на коленях, плюнув на свою гордость, рыдал, как истеричная баба, или, наоборот, пригрозил убийством, но не позволил бы жене уйти».