И восходит луна
Шрифт:
Слава всем богам, в этот момент музыка вдруг схлынула, стихла, ушла. Раздался мерзкий визг микрофона, и Грайс услышала голос того бритоголового мужика, с которым говорил Ноар. Они прошли вперед, на звук. В конце зала находилось что-то вроде сцены. Видимо, прежде, там тоже стояла какая-то громоздкая машина, однако сейчас это было небольшое возвышение с обшарпанным столом и стойкой для микрофона.
– Ребята! Добро пожаловать в "Ост-инд".
– Что?
– не выдержала Грайс. Лайзбет хмыкнула.
– Это еще что! Один раз мы были в клубе "Темный Сеул", - прошептал неизвестно
– По крайней мере, индустриальная стилистика выдержана, - неуверенно сказала Грайс.
– Мы с вами не выбираем между свободой и смертью. Свобода и означает смерть!
Бритоголовый вскинул кулак, как левый активист шестидесятых, и неожиданно люди поддержали этот глупый лозунг. И Грайс поняла, они, утомленные безысходностью, пришли сюда за суррогатом опасности, псевдопротестом.
В секунду Грайс поняла - "Ост-инд" не представляет никакой опасности. А бритоголовый, одетый в драные джинсы и выглаженную рубашку, все говорил.
– Мы потомки тех, кого называли Охотниками. Потомки не по крови, но по убеждениям. Мы разделяем их идеалы! Идеалы свободы для всех людей!
У бритоголового было очень одухотворенное лицо, но вот в идеалах остальных здесь собравшихся Грайс сомневалась.
– Для тех, кто здесь впервые, - и взгляд его безошибочно нашел в толпе Грайс.
– Меня звать Фэл. И я местный герцог.
Безумное смешение викторианской стилистики, нацистких идеалов и полуголых тел приводило Грайс в замешательство.
– Мы здесь для того, чтобы сказать - мы есть! И наше время еще придет!
Потрясание потенциальной силой выглядело смешно, однако люди с готовностью откликнулись. Тут и там Грайс слышала вскрики вроде:
– Придет!
– Да!
– Победа!
Лайзбет стояла рядом молча. Глаза у нее были внимательные, еще, казалось, их блеск был чуть насмешливым.
– Как только мы найдем способ победить, мы выйдем на улицы. И чем больше нас будет тогда, тем быстрее мы отберем свой мир. Нас - семь миллиардов. А их - меньше двух сотен. Этот мир принадлежит нам по праву!
Люди были возбуждены, мерзко пахли и громко кричали. Это были люди, которым принадлежали улицы. Они разительно отличались от людей, которым принадлежал мир.
– Капиталисты забрали у нас все, наша страна принадлежит кучке белых, играющих в гольф выпускников "Лиги Плюща", которые продали нас тварям. Они с потрохами продали нас всех, и никто не в безопасности. Уродливые твари в телах, так похожих на наши, пьют "Даллмор" в гольф-клубах политиков и бизнесменов. Они и сами вошли в политику и бизнес, будто их ждали там. Они лоббируют законы, притесняющие нас и разрушающие наш мир, будто им мало того, что они могут брать наших женщин и мужчин, играть с нашим миром, уничтожать нас. Трагедия в Харлеме лишь еще одно доказательство того, как безответственны эти твари, насколько им плевать на нас.
Грайс увидела, что щеки Аймили пошли красными пятнами. Это легко можно было выдать за проявление праведной злости.
– Они скупают акции на биржах, пока мы голодаем. Они имеют лучших шлюх...
Грайс
– ...они имеют деньги, особняки, счета и яхты, и они смотрят, как горит наш мир, подкидывая в огонь еще больше несправедливых законов или оскорбительных шоу. Или же, они сидят в своих замках, далеко на Юге, и не выходят. Они сделали Юг нищим, они высасывают кровь людей, живущих там, они держат их в страхе.
И Грайс поняла, что с Дома Хаоса, известного своим гедонизмом и любовью к политической власти, участием в элитных клубах, пышной благотворительностью, семизначными счетами, посиделками в советах директоров и разнузданными нравами, Фэл перешел к Дому Тьмы, который был известен прежде всего загадочностью и удивительной старомодностью. Дом Тьмы гораздо меньше ассимилировался с людьми, чем Дом Хаоса. Боги Дома Тьмы пришли из Эфрики, вместе с рабами. У них был жестокий, дикий нрав и слабые понятия о том, что значит жить в человеческом обществе. Сейчас Дом Тьмы не бросал обществу в лицо свои нравы, что бы ни происходило, оно находилось за закрытыми дверями. А сам Дом Тьмы появлялся на празднествах национального масштаба, изредка обедал с президентом, но в остальном оставался менее заметным, нежели Дом Хаоса.
Впрочем, сложно быть более заметным, чем Кайстофер, баллотирующийся в президенты Эмерики или Дайлан, каждый год неизменно становящийся ведущим премии MTV.
– Зловещие кровавые хищники, и хищники корпоративные и политические, они - одно. Человечество не имеет для них значения и ценности. Их невозможно понять, с ними невозможно жить в мире. Все наши идеалы для них - иллюзия. Мы добились столь многого, но если однажды им станет скучно - они сотрут в порошок все, что мы делали эти тысячи лет. Наша задача сейчас - осознать истинные масштабы зла перед которыми человек - бессилен.
Интересно, подумала Грайс, какой в этом смысл, если человек бессилен?
Фэл говорил что-то еще, а Грайс поняла, что чувствует обиду. Аймили не заслуживала всех этих слов, она не была виновата в том, что родилась богиней.
А потом Грайс вспомнила о том, как Аймили едва не сожгла город. О том, что погибли люди. И это не было шуткой. Аймили сделала это просто потому что разозлилась. Она сделала это, хотя прекрасно понимала, что люди погибнут. Она могла сожалеть, однако, это не было человеческим раскаянием.
Когда люди вокруг заорали, Грайс поняла, что речь закончена. Как и Лайзбет, Грайс оставалась неподвижной.
– Самонадеянный придурок, - сказала Лайзбет.
– Хочет их развлечь.
– А что-то реальное он делает?
– Неа. Ничего реального, никогда. Только языком треплет о том, что все и без него знают.
– Трюизм.
– Что?
– Так называется его основной риторический прием.
Лайзбет подмигнула ей.
– А ты - интересная.
В этот момент Грайс увидела, как на сцену вынесли проржавевшее ведро. За его край зацепилась пара щупалец. Девушка, которая вынесла ведро, спустилась вниз, а Фэл подошел к нему. Он достал из кармана здоровенный армейский нож.