И все-таки она хорошая!
Шрифт:
Нам кажется, что разница между этими звуками ничтожна. Напротив, сточки зрения француза эта разница существенна. Во французском языке есть такие слова:
d'e 'наперсток'
[de]
dais 'балдахин'
[d^e]
f'ee 'фея'
[f^e]
fait 'факт'
[fe]
pr'e 'лужайка'
[pr^e]
pr^et 'готовый'
[pre]
souffler 'дуть'
[sufl^e]
soufflet 'пощечина'
[sufle]
Есть много других таких же пар. Слова попарно отличаются только гласными [э — ]. Так же как в русском дом — дам отличаются только звуками [о — а]. Поэтому для француза различие между [э—]
А мы смотрим на эти два звука как на разновидности, еле-еле уловимые, одного и того же звука. Почему? У нас [э] и [] никогда не бывают различителями слов.
В самом деле, [] появляется только перед мягким согласным. Действует строгий закон: если за звуком типа э идет мягкий согласный, то гласный всегда произносится закрыто, спинка языка при этом довольно высоко поднимается к нёбу. Напротив, если вслед за э нет мягкого согласного, то э произносится открыто.
Подумайте, могут ли в русском языке быть слова, которые отличаются только звуками [э—], а все остальные звуки у них одинаковы?
Конечно, нет. Если в одном слове [], а в другом [э],— значит, в одном следом за [о] идет мягкий согласный, а в другом нет мягкого согласного после [э]. Слова отличаются согласными. Пример: одет — одеть. В последнем слове — [] закрытое. За ним следует [ть]; вот гласный и стал закрытым. А в одет, т. е. |адьэт] звук [э] не подвергается влиянию следующего мягкого (следующий-то тверд!). Поэтому здесь [э] открытое.
Отсюда вывод: нет у нас слов, которые отличались бы только звуками [—э]. Всегда отличие еще и в согласных.
Нужна ли особая буква для [] закрытого? Нет, достаточно обозначить правильно согласные.
Услар и пришел к важному выводу: есть звуки самостоятельные и несамостоятельные. Особые буквы нужны только для самостоятельных звуков. Например, [] закрытое — в русском языке звук несамостоятельный; он и не обозначается у нас особой буквой. Напротив, во французском языке это самостоятельный звук, и там он должен иметь во всякой разумной орфографии свои обозначения [68] .
68
Заметьте: во всех словесных парах во французских словах гласные [э] — [] обозначаются разными графическими средствами.
Самая важная глава в книге
Услар нашел правильный путь. Сама необходимость создавать письмо для разных народностей Кавказа толкнула его на этот путь. Однако Услар ограничился отдельными замечаниями, он не обобщил свои взгляды, не превратил их в последовательную и строгую теорию.
Одновременно с Усларом работал гениальный русский (и польский) языковед Иван Александрович Бодуэн де Куртене. Это был удивительный человек: бунтарь в науке, блестящий полемист, борец за национальное равенство всех народов России, пролагатель новых путей в лингвистике. Он-то и создал, после долгих научных поисков, сомнении, догадок, замечательных находок и неожиданных потерь — создал особую науку, которая учит, что в звуке речи существенно и что второстепенно. Называется она — фонология.
Одна из самых важных теорем этой науки вот какая: если какое-нибудь качество звука вызвано влиянием позиции (т. е.
Напомню вам; мы произносим:
ш Шурай (с Шурой)
з Дорай (с Дорой)
сь Тимай (с Тимой)
зь Димай (с Димой)
Здесь всюду есть влияние соседнего согласного на предлог. А как он будет звучать, когда такого влияния пет?
с Ольгой
с Ульяной
с Андреем
с Иваном…
Здесь на предлог ничто не влияет — и звучит глухое, свистящее, твердое [с]. Под влиянием соседнего звука это [с] может измениться: станет, как сосед, шипеть — и превратится в [ш]; станет, как сосед, звонким — и превратится в [з]; станет, как сосед, мягким — превратится в [сь]; или станет звонким и мягким, т. е. [зь]… Много может быть всяких превращений. Но все они — под влиянием соседнего звука. Значит, они несущественны, значит, можно ими пренебречь, когда пишем.
На звук падают отсветы, блики, тени от других звуков. А мы отвлекаемся от этих отсветов и бликов, мы хотим увидеть просто белый лист бумаги. Это и нетрудно: ведь именно эти отсветы и блики обычно остаются незамеченными. Надо только научиться последовательно их не замечать, всегда.
Бодуэн де Куртене ввел особый термин: фонемы. Это значит — звук, независимо от того, какие влияния он испытывает, какие на него ложатся отсветы и блики.
В слово головка такие звуки: [галофка]. А фонемы вот какие: сначала Г, за ним О. Да, О: ведь [а] появилось под влиянием безударного положения. Безударность наложила свою печать на этот звук; чтобы узнать, какая фонема, надо освободить звук от этой печати: поставить в ударное положение. Здесь-то и придется вспомнить головы. Не будь влияния безударного положения, которое ослабляет, искажает облик фонемы, и звучало бы [о].
Звук [ф], а фонема В: [ф] появилось под влиянием соседнего звука [к]. Глухой потребовал глухости у соседа. Но без этого соседа было бы [в]: головок. И вот у нас готовый результат: это слово состоит из фонем ГОЛОВКА. Так мы и пишем; это потому, что орфография у нас фонемная.
Когда мы пишем: с Шурой, с Дорой, с Тимой, с Димой, то мы в предлоге обозначаем именно фонему, т. е. звук, отвлеченный, освобожденный от всяких влияний.
Пусть будет другой сосед
Но вот ведь беда: не всегда так уж просто решить, свое качество у звука или заимствовано у соседей. Сравните слова: бросьте, кости. В обоих случаях — [сь] мягкое. Своя у него мягкость или от соседа? Соседи тоже в обоих случаях мягкие: [бросьтьи] — [косьтьи].
Но ведь если я человек мягкий и сосед у меня человек мягкий — это не значит, что я мягок под влиянием соседа. Возможно, я сам по себе такой. Как бы это проверить? Сосед уезжает надолго в отпуск; вот тут-то и можно проверить, останусь ли я мягким, сдержанным, добрым человеком в его отсутствие или нет. Если нет — значит, он меня сдерживал, он на меня влиял. Если останусь прежним— значит, это у меня свое, а не заимствованное, не под влиянием соседа.