И всюду слышен шепот тьмы
Шрифт:
– Стейки-и-и! Только представь Моник, мы сможем есть свежие стейки с кровью каждый день!
Отец щелкнул по носу дочь, когда они с Элайн одновременно выкрикнули «фууу», и рассмеялись так громко, что непривычные к подобного рода шуму свиньи взвизгнули в ответ. Однако, несмотря на веселость, Эгон внимательно изучал реакцию дочери, переводя взгляд туда, где Моник с минуту назад застыла в страхе. Он ничего не чувствовал, никакой энергии, в тенях было пусто, и это настораживало. Собственный дар мужчины проявился еще в младенчестве, но то, что он умел делать с тенями теперь всецело заслуга его родителей и самого Эгона Винце, урожденного Гобея; вернуть фамилию оказалось таким же естественным, как дышать, что он и сделал
Моник никогда не выражала способностей к магии отца, но и магия по линии матери едва затронула девушку, позволяя той заглядывать в недалекое будущее с помощью ритуалов на крови. В прошлом году Зоэ-Моник исполнилось шестнадцать, и как не пытались родители помочь обрести силу, дар оставался нем и глух. Однако беспокойство вызывало не это, из опыта Элайн они знали – должно пройти время и определенное событие обязательно подтолкнет магию к проявлению, а то, что подобного рода «застывания» Моник происходят не в первый раз. Как бы Эгон не желал верить увещеваниям дочери о нормальности своего состояния, объяснениям задумчивостью, сомневался, ведь свой клан в котором вампир был рожден, он знал лучше кого бы то ни было. Никого из Такка давно не осталось, но клан жив в его крови, и крови Моник, в этом мужчина убеждался каждый раз глядя на дочь, ведь она как две капли воды похожа на свою бабушку, мать Эгона – Моник Гобей.
– Пап, а этот дом похож на тот, что построил дедушка Жереми, в котором появился на свет ты?
– Нет, малышка, тоесть да, но все же не совсем.
Моник не сводила с отца серо-зеленых глаз светящихся любопытством, ожидая продолжения, но Эгон перевел взгляд на Элайн и откашлялся, неловко проведя ладонью по короткостриженым волосам на макушке. Сейчас, когда вампир находится на своей родине, которую боялся уже никогда не увидеть, воспоминания комом придавливали сердце, отдаваясь болью в легких, даже спустя столько лет.
– Пойдемте, посмотрим дом. Прошлое остается с нами, вернуться к нему успеем всегда, но будущее ждать не будет.
Эгон Гобей был благодарен супруге за сказанное, она, как всегда, облачила в слова то, что чувствовал мужчина, но не мог выразить. По-прежнему обнимая дочь за плечи, Элайн медленно развернула девушку к дому. Вампир следовал за ними, осматриваясь по сторонам, составляя в голове список дел, которые необходимо будет сделать, чтобы пребывание в доме стало идеальным началом.
Пристрой к дому прятал под своей крышей маленькую прихожую с вешалкой, ящиком для обуви и настенной полкой, там же находилась винтовая лестница на второй жилой этаж. Просторный зал, он же столовая с кухонным гарнитуром в углу комнаты сочетал в себе сельский минимализм и излишества былой роскоши. Некогда зажиточная пожилая чета оставила Гобеям всю мебель, посуду и даже свиноферму, вскормленную с любовью, только бы рассчитаться с накопленными долгами и уехать к дальней родне растить внуков. Элайн, стоя посреди шикарной комнаты, в которой тяжело дышалось из-за количества пыли, а так же запаха навоза, идущего с первого этажа, представляла, как все изменится, когда она в полной мере почувствует себя владелицей дома, и после никогда не сможет покинуть его.
Слева по коридору, рядом с залом, оказалась ванная комната, и уютная хозяйская спальня с широкой деревянной кроватью, шкафом и двумя прикроватными тумбами, на одной из которых остался от прежних владельцев даже будильник, заведенный на шесть утра. Ведьма перевела время на час раньше, и, поставив будильник на место, получила от супруга долгий нежный поцелуй в шею.
– Здесь еще одна спальня, мам! Пап!
Выкрикнула с противоположного конца коридора Зоэ-Моник, открыв последнюю неизведанную дверь. Детская явно давно не использовалась, ее забывали убирать и проветривать, из-за чего ступив
Темно-зеленые обои с повторяющимся орнаментом в виде летящих птиц сочетались с такого же цвета покрывалом, застилавшим одиночную узкую кровать. У дальней стены располагался шкаф, а на деревянном столе у окна стояла лампа с покосившимся абажуром.
– Прекрасная комната, не находишь, детка?
С воодушевлением спросила Элайн, глядя как дочь отворяет неприметную дверь у шкафа.
– Зоэ смотри, у тебя и собственная ванная комната теперь имеется! Все, что нужно молодой леди!
Моник на миг прикрыла глаза, но сразу же сделала вид, что все нормально, когда матушка поцеловала ее в висок, крепко обняв за талию. Девушка знала, что Элайн называет ее этим именем только тогда, когда хочет, чтобы Моник вынырнула из задумчивости, скорлупы, если будет угодно и сконцентрировалась на важных для нее самой вещах, но матушка не понимала одного, - эта самая скорлупа ее спасение и необходимость, а не подростковый бунт.
– Папа ушел за вещами, скоро вернется. Предлагаю поступить так, пока я решаю что-то с ужином, а Эгон разбирается со свиньями и двором, ты займешься уборкой этажа. Обещаю помочь тебе, как только управлюсь, договорились?
– Конечно, мам. Только намекни, где можно найти ведро и тряпку.
– А это дорогая моя, твое задание номер один!
***
После изнурительной уборки, Элайн оставила дочь в своей новой комнате разбирать вещи, коих оказалось немного, ведь путешествовать налегке благоприятнее во всех смыслах. Если вы не обременены долгами, и располагаете достаточной суммой средств, то все необходимое можно купить по месту прибытия. Так решили и Гобеи, оставив практически все вещи на родине, однако Моник ни под каким предлогом не согласилась, буквально вымолив у родителей разрешение, взять с собой гитару, доставшуюся ей от бабушки.
Пусть ни одну из бабушек в живых девушка не застала, но с Моник Гобей она ощущала особенную связь, и прочной нитью между ними стала музыка. Как рассказывал Эгон, женщина была наделена талантом к музицированию и пению; бабушка Моник не только с лёгкостью порхала пальцами по струнам, но и при довольно низком голосе могла влюбить в себя любого, кто задерживался на миг послушать ее пение. По обыкновению, при вдохновляющей мысли об этом, Зоэ-Моник ощутила укол совести, ей и самой казалось, что она несправедлива; бесспорно, Манон и Зоэ Мелтон не были обделены ее любовью, в молитвах непременно звучали их имена, но девушка ничего не могла поделать, кроме как оставаться с собой честной.
Старая гитара сама по себе не была чем-то особенным, потёртый корпус из красного дерева, самый обыкновенный гриф и струны; уникальной ее делали заключенные в материал воспоминания, тепло тела и рук Моник Гобей, прижимавшей долгие годы инструмент к себе в моменты грусти и радостей. Гитару девушка достала из куска ткани - самодельного чехла, последней, позволив себе на мгновение залюбоваться, как перекатываются лучи заходящего солнца на верхней деке и обечайке, а после присев на край кровати, мимолетным движением подушечек пальцев пустила легкую рябь волн по струнам, с готовностью отозвавшимся на ласку.
Знакомое тепло прокатилось от запястий к коленям, поднимая тонкие волоски на коже, будто каждый раз дух любимой бабушки проскальзывал из голосника между струн и направлял руки Моник. В дороге музыка дарила утешение, спасала от уныния и бессонных ночей, нотами прокладывая путь прочь для не нужных мыслей, но теперь семья купила ферму, сможет ли Моник уделять столько же времени музыке, сколько раньше? Может быть, в колледже Локронана будет что-то вроде кружка по интересам? А что, если нет? Горячая волна страха резко окатила с ног до головы, Моник вцепилась в гитару, словно в спасательный трос, дыхание затерялось в лёгких, забыв о выходе.