И всюду слышен шепот тьмы

Моен Джой

Раньше ей не приходилось на протяжении нескольких лет ходить в школу с одними и теми же людьми, водить дружбу, испытывать интерес к мальчикам, а что если Моник так и останется одна, несмотря на все усилия? Что если вместо приветливой встречи ее ждет вовсе не дружеский прием? Приезжих не любят нигде, но дадут ли местные шанс проявить себя, прежде чем изгонят из своего общества насовсем? Что если она вновь подведёт своих идеальных родителей и испортит беззаботное начало новой жизни?

Ворох мыслей оборвался, когда девушка почувствовала острую боль в левой руке, схожую с тем, когда режешься о край бумаги. Шикнув, и машинально приложив пульсирующие влажные пальцы ко рту, едва не выронила

гитару, но вовремя спохватилась, опустив инструмент на кровать, вытерла тряпкой-чехлом собственную кровь со струн. Поймав свое отражение в узком зеркале платяного шкафа, Моник отметила, каким измотанным был ее вид: выкрашенные в карамельный цвет волосы до груди растрепались, размазанная тушь у глаз подчеркивает глубину залегших мешков, искусанная от волнения нижняя губа. Ей всегда говорили, что она похожа на отца, хотя сам он непременно добавлял: «видели бы вы мою матушку», но Моник сравнить было не с чем, и, глядя на себя в зеркало, она улыбалась несмотря ни на что так, словно улыбка эта предназначалась настоящей обладательнице внешности, которую девушка одолжила.

Неопрятная черная водолазка без рукавов, и преступно мятая бежевая юбка, затянутая на поясе тонким ремешком - настроения не прибавляли, однако любые страхи и неприятности меркли при мыслях о ночи. Медленно выдохнув, убирая ото рта начавшие затягиваться на пальцах раны, девушка закрыла глаза в попытке успокоиться.

На протяжении всех шестнадцати лет ночь являлась самым главным монстром для Моник. С наступлением темноты, когда родители крепко спали в своих кроватях, их дочь проваливалась с ужасающее место, полное извивающихся липких щупалец, чужеродного смеха, заставляющего кожу покрываться мурашками, существ, охотящихся на любого, кто посягнет на их территорию, желающих поглотить гостя со всем его естеством. Девушка была бы счастлива никогда не видеть и не слышать кошмаров, являющихся каждую ночь, она никогда не претендовала на их собственность, но почему-то внутренний компас неизменно вел ее туда, не спросив никого.

Несмотря на то, что день подходил к концу, в комнате все еще было жарко и душно; щедро подаренное солнцем тепло проникло в каждую щель, раскалив молекулы воздуха до предела. Выйдя из спальни, тело Моник обуяло невидимое облако запахов, заставив лоб мгновенно покрыться испариной. Элайн Мелтон-Гобей крутилась на крошечной кухне, успевая нарезать помидоры на разделочной доске, и одновременно присматривать за варящимися артишоками в кастрюле. Заметив дочь, женщина улыбнулась, вытирая мокрые руки полотенцем, казалось, ничто не может выбить идеальную мать Моник из равновесия.

– Уже устроилась?

Моник кивнула, подходя ближе, отражая, будто зеркало, улыбку матушки. Ведя носом, девушка пыталась понять, что же такое будет ожидать их на ужин. Проследив за взглядом дочери, Элайн ответила на немой вопрос:

– Прежние хозяева оставили много припасов и консервов, но нам все равно нужно будет съездить в центр за покупками. Благодаря твоему отцу, который каждый день понемногу обучал меня его родной кухне, у нас на столе будут салат с артишоками, жареная свинина, слоеный пирог со сливами и, конечно же, сыр с соседних ферм. Не могла бы ты спуститься во двор и принести свежей зелени? Латук и немного эндивия*, пожалуйста. Недалеко от сарая есть небольшой огород, всего пара грядок, но думаю, мы сможем расширить его со временем.

Зоэ-Моник осторожно подошла ближе к сараю, в тени которого по прибытию ей почудилось нечто странное, словно кошмары, мучившие ее в ночи, выбрались наружу. Тени вторили движению щупалец из сновидения, тянули к девушке свои ослизлые конечности, пока их помыслы не остановило появление родителей.

Выдернув кукурузный салат из влажной земли, Моник аккуратно стряхнула с корней налипшую землю, и замерла, уставившись в темноту проверить, не повторится ли увиденное ранее. Ничего не происходило, лишь едва слышимый гул легкой поступью проходил в сознание девушки. Моник наклонилась за новым листом зелени, уповая на усталость, как боль, порожденная усилением шума, переходящего в ультразвук, опоясала виски платком, отчего девушка выронила собранный урожай, схватившись за голову.

Тени задрожали, краем глаза Моник заметила, что темное полупрозрачное покрывало начало отделяться от стены, сползая вниз, принявшись по земле подбираться ближе. Девушка сделала шаг назад, не в силах отвести взгляда от ползущего бесформенного силуэта, когда в этот самый момент из сарая вышел Эгон Гобей, заставив дочь вскрикнуть от испуга. Состояние Моник напугало мужчину не меньше, он мгновенно принялся осматривать все вокруг дочери, но не находил ничего выходящего из ряда вон, кроме брошенных на землю смятых листьев латука.

– Что случилось, детка?

Эгон подбежал к девушке, положив свои теплые мозолистые ладони поверх ее, заставив Моник поднять голову. В ее облике тоже не было ничего странного, только расширенные от ужаса зрачки.

– Ты...напугал меня. Голова разболелась, но теперь все в порядке. Думаю, от переутомления.

Произнося эту ложь, Моник действительно почувствовала себя лучше, шум исчез так же внезапно, как и появился, а тень оставалась на стене, где и положено быть. Отец с сомнением рассматривал дочь, поджав губы, но когда девушка улыбнулась, будто бы извиняясь, отпустил ее из объятий.

– Что ты делал в сарае? Нашел что-нибудь интересное?

Мужчина просиял, вдруг о чем-то вспомнив, беспокойство вмиг улетучилось с лица Эгона; он показал дочери знак подождать, метнувшись в сарай, а через секунду выкатил старенький велосипед с корзинкой спереди. Темно-зеленая краска облупилась, а местами вздулась от влаги, напоминая наросший мох, но в целом, транспорт казался пригодным для езды.

– Стоит отмыть его и перекрасить, очистить от ржавчины и он еще послужит. Ты могла бы добираться на нем в школу, ездить на ночевки к подругам, или на свидания с мальчиками, но насчет последнего я...

– Па-ап!

Моник несмело дотронулась до пыльной ручки велосипеда, будто знакомилась с норовистым конем, кончиками пальцев прошлась по повернутому на бок сидению, затаив дыхание. Точно такие же чувства вызывали у Эгона лошади, которых ему пришлось оставить в Венгрии, и по которым он безумно скучал каждую минуту жизни вдали.

– Как думаешь, мама одобрит, если мы купим хотя бы парочку лошадей?

Задумчиво протянул мужчина, продолжая смотреть за движениями рук дочери. Моник прижала к себе велосипед за обе ручки, улыбаясь отцу, в ее глазах отражался закат с капелькой света от уличных фонарей. Мир вокруг менялся так стремительно, что изучить его, и тем более успеть привыкнуть ко всему, было занятием непростым, потому Эгон Гобей предпочитал держаться за старые устои и привычки до последнего, пока не станет необходимостью отказаться от них.

Вампир до межклановой войны, совместно с Де Кольберами не особо задумывался о продолжительности своей жизни, никогда не искал вечности, и был даже рад, что в следствии собственного выбора лишился ее, подарив половину души наречённой, разделив с Элайн отведенное ему время.

– Я думаю, она будет в восторге!

Ответ дочери заставил Эгона вынырнуть из мыслей, и усмехнуться, ведь другого ответа он и не ждал.

– Давай вернем твоего жеребчика в сарай, завтра я займусь им, обещаю. А потом вернемся в дом, пора и нам отдохнуть.