И жизнь моя – вечная игра
Шрифт:
Он хорошо помнил, как бесновался Головатый перед президентскими выборами с их дурацким лозунгом «выбирай или проиграешь». Команда сверху была причесать весь криминальный элемент, целый взвод СОБРа из областного центра пожаловал. Охранную фирму тогда на время закрыли, а самого Тимофея оформили на тюремные нары по президентскому указу. Но ничего не вышло. Не смог Головатый привлечь его за организацию преступного сообщества и бандитизм. И мокрые дела доказать не смог...
– Большие претензии! – Головатый угрожающе нахмурил брови. – По какому праву ты занял
– Скажи, что завидуешь, начальник, – язвительно усмехнулся Тимофей. – Как тебе мои хоромы? Красоты старины далекой, да?
Он вбухал большие деньги в ремонт здания, вернее, в его реставрацию. Евростиль он отмел начисто. Все как в старину – каменная кладка, мрамор-гранит, позолота, бархат... Вышло очень здорово.
Еще перед тем как въехать в новый офис всей своей конторой, Тимофей привез сюда молодую жену. Так Люба и уезжать отсюда не захотела. Бухнулась на кровать под балдахином в графской опочивальне и заявила, что будет здесь жить. Пришлось уговаривать, на этом же ложе. Так зажгли, как нигде и никогда не зажигали. Романтика Антильских островов, где они проводили свой медовый месяц, ни шла ни в какое сравнение с той эйфорией, которую им довелось испытать на роскошном ложе старинного дома. С тех пор Люба нет-нет да наезжает к нему в офис, чтобы запереться с ним в опочивальне, которая выходит прямо в его кабинет и служит своего рода комнатой отдыха.
Нравится ему Люба, но, как ни крути, нет у него к ней особой любви. Не бьется сердце с замиранием, когда он думает о ней. Нет жарких до изнурения чувств. Их связывает только секс, только страсть. Но так связывает, что на других женщин его не тянет. И даже секретаршу свою он к себе не подпускает.
Впрочем, секретарша у него не очень. Люба лично об этом позаботилась, сама подыскала ему кандидатуру на эту роль. Женщина эффектная, даже яркая, но пожилая. Зато дело свое знает и работает с огоньком... Понадобилось, костьми бы легла на пороге кабинета, но не пропустила бы к нему ментовскую делегацию. Но таких жертв Тимофей от Зои Михайловны не требовал. Во всяком случае пока...
– Не имеешь права ты на эти хоромы, – покачал головой майор. – Это памятник культуры, историческое наследие...
– А знаешь, сколько дерьма из этого наследия выгребли? – усмехнулся Тимофей. – Самого настоящего дерьма. Бомжи здесь гадили...
– На то они и бомжи, чтобы гадить, – поморщился Головатый.
– И гадить, и жечь. А в доме купца Житника два этажа выгорело. Их работа... Разрушать можно, а строить нет, так, что ли, получается?
– И без тебя все здесь отстроят.
– Кто? Народ и партия?
– Государство деньги выделит.
– Тебе оно много денег выделяет?
– Мне хватает.
– Тебе, может, и хватает, а другим точно нет. Может, ЮНЕСКО какое-нибудь выделит, а?.. Сам же знаешь, если вдруг выделит, разворуют все, до последнего цента. А воз этот как стоял, так и дальше стоять будет...
– Много ты на себя берешь, Орлик.
– Гражданский долг обязывает. Государство у нас слабое, поэтому приходится брать все
– Государство, может, и слабое. Но это временно. Поверь, настанут времена, когда таких, как ты, пачками сажать будут.
– Ну что ж, давай выпьем за эти времена.
Тимофей связался с секретаршей, велел подать коньяк с лимоном. Но Головатый категорически отказался.
– Не буду я с тобой пить.
– Тогда не смею вас задерживать, майор, – грозно насупился Тимофей.
– Сам задержусь. Назло тебе... Вопрос хочу задать. На злобу дня.
– На злобу дня и назло мне. Это интересно.
– Куда подевались люди из окружения Елизарова?
– Это ты о чем, начальник?
– Двадцать четвертого января этого года вы, гражданин Орлик, со своей охраной прибыли в дом гражданина Елизарова Владислава Георгиевича. После этого гражданина Елизарова отвезли на его дачу, где он в настоящее время и проживает. А люди из его охраны бесследно исчезли. Гаврилов Илья Михайлович, Ульцев Алексей Павлович, Коряга Борис Иванович... Дальше перечислять?
– Зачем? Ни тех, ни других не знаю... А то, что к Елизарову приезжал, так это я дочь его сватать приезжал. Люба, дочь его, моя жена. Или тебе и это не нравится, начальник?
– Почему Елизаров отошел от дел?
– От каких дел?
– Криминальных.
– Какой криминал, о чем ты?
– Брось паясничать, Орлик. Ты все прекрасно понимаешь... Охранников его ты застрелил, а его самого отправил на пенсию...
– На пенсию он сам ушел. А охранников его я не трогал... Да ты сам к нему поезжай, он тебе скажет...
– Елизаров овощи на даче сажает, – пренебрежительно усмехнулся Головатый. – И сам как овощ. Чем вы его колете? Аминазин, галоперидол?
– Свежий воздух, знойная баба, никаких стрессов. Как в раю живет человек. Потому и спокойный такой...
Елизар был вдовцом, и сразу стал жить с женщиной, которую Тимофей определил ему в экономки. Ирина Викторовна действительно подмешивала ему в пищу сильные антидепрессанты – это чтобы Елизара обратно в дело не тянуло. Потому и спокоен он, как замороженный удав. Потому и не доставляет Тимофею никаких хлопот. И язык у него крепко-накрепко завязан... Но без побочных реакций не обошлось. Деградирует Елизар, как личность регрессирует. Что ж, тем лучше. Если вдруг развяжется язык, то уже сейчас психиатрическая экспертиза может признать его невменяемым...
– Ты думаешь, я тебе поверил?
– А мне главное, чтобы судья верил.
– Будет суд. Обязательно будет... Что с Козьминым ты сделал, куда он пропал?
– Говорят, на Сейшелы укатил. Там его ищите...
– А мне почему-то кажется, его на том свете искать надо.
– Если ты хочешь, чтобы я тебе туда визу оформил, так это не по адресу. Я человек законопослушный, – хищно усмехнулся Тимофей.
– Науменко из окна выпал. Как ты это объяснишь?
– Нажрался и выпал... Со мной однажды такое было. Если б за веревки не зацепился, не было бы меня сейчас здесь.