И звуки, и краски
Шрифт:
Хан кивком показал на разверзшуюся стену, где из напитков известного ряда „от воды залива Сна до расплава соли“ не было двух крайних. Психолог, не выбирая, потянул что было ближе, стучал керамикой, стучал зубами, лил желтый сок на несвежую рубаху.
Ты что, и вправду специалист в своем деле? — спросил Хан.
Психолог убежденно затряс головой.
— Ну так говори!
— Хранитель, у моего пациента — пассивный протест…
— Это еще что такое?
— Он не хочет, Хранитель, заниматься тем, что ему предлагается.
— Ну
— Я думал…
— Ты плохо думал! — заорал Хан. — Так думают лишенные памяти! Или, может, тебе ее и в самом деле вышибить? Что ты писал о неудовлетворенности его? Что вы там пробовали с ним? Как можно не хотеть баб в его возрасте? Может, он гомик?
— У него нормальные реакции, Хранитель…
— У-у-у… — с ненавистью посмотрев на психолога, сжал кулаки Хранитель. — Мало я вашего брата, гнид… Реакции… Интеллигент вонючий! — Он со смаком плюнул на ковер.
С психологом внезапно произошла метаморфоза. Такое бывает с очень робкими людьми.
— Ты чего орешь? — выпучив глаза, закричал он. — Ты разобраться хочешь, или власть тут продемонстрировать? Или думаешь, что я не знаю власти твоей? Убить, убить, да еще раз убить!.. Уголовник!
— Ну ладно орать-то… — сказал Хан и направился к раскрытой стенке. — И так тошно. — Он позвякал посудой, вытащил ручной работы каменный горшок с горным, черным, как деготь, корнем Хоста, протянул психологу молоток, свежевыструганную дощечку из пинь-дерева. Некоторое время они были заняты каждый своим делом: психолог, сосредоточенно посапывая, отбивал корень, а Хан прокаливал песок. Потом они так же молча прихлебывали жгучую жидкость. Наконец, Хан нарушил молчание.
— Слушай, ты и в девках, наверное, понимаешь, что к чему? А? Ну да ладно… Об этом потом. Сейчас давай о деле. И без этого, чтоб… без „пассивных реакций“.
Психолог оказался занятным человеком. Понимал с полуслова, сам говорил хотя и мудрено, однако по делу. И главное: самое главное, и это старик понял звериным своим чутьем, что для психолога и в самом деле не проблема то, что так мучит Хранителя — полное бессилие там, где кончается власть „уголовника“. В другое бы время отвернуть башку на месте за такие слова, но сейчас пусть живет. Только бы вернул мальчишку, да помог с Гейей.
— Значит, ты убежден, что вся причина в этом? — с нажимом на слово „убежден“ спросил Хан.
— Да, — ответил психолог.
— И если ему обеспечить возможность заботиться о предмете своей любви, то у него все придет в норму? И работать будет?
— Я отвечаю только за то, за что ответить в состоянии. Он придет в состояние нормы. Другими словами, исчезнут все признаки спонтанной агрессии, депрессивные синдромы…
Видя, как перекосилось лицо Хранителя, психолог торопливо закончил:
— …он превратится в нормального человека… А захочет ли он работать, это не у меня надо спрашивать. Есть, знаешь ли,
— Но ты понимаешь, что этой девицы нет в живых? — тихо спросил Хан.
— И это тоже не ко мне, — отрезал психолог. — … Селекционеры…
Хранитель неподвижно смотрел в пространство перед собой.
— Единственное, что я мог бы тебе посоветовать… Слышишь?
— Ну, ну…
— Сведи его с внучкой своей. Ведь это же и есть решение проблемы… Двух зайцев, так сказать.
— Как это ты себе представляешь — „сведи его“? Предложить помочиться на памятник Великому Сойко в ее компании, или вместе положить их под танк на полигоне?
— Фантазия у тебя, — пожевал губами психолог и сплюнул чешуйку Хоста, — прямо царская какая-то. Их надо оставить вдвоем. Вот и вся задача. Остальное они сделают сами. Забросить их, скажем, в рыбацкий поселок, в заброшенный скит, или на яхте отправить в море. В лесу оставить, в конце-концов, на пару декад…
— А они, конечно, с радостью подались в море на яхте, в лес и в рыбацкий поселок.
— Ну, это-то мы можем сделать, — успокоил его психолог. — Это не трудно. Будешь время от времени говорить нужные слова, выучишь десяток движений, которые надо будет сделать, и в нужный, момент она прыгнет в море. Умеет она с аквалангом обращаться?
— Парашютистка она у меня.
— Что ж… тоже неплохо.
Какое наслаждение эти подушки из пуха птицы ку! Кажется, что голова невесома. Жидкостная постель — тоже неплохая штучка: невыразимое единство податливости и упругости. Потягивается Денко, и постель тоже сладостно содрогается. Денко открыл глаза. Девушка из „дежурной группы“ уже не спит. Какая она по-настоящему хорошенькая. Этот ее вопрос в печальных темных глазах…
— Не уходи. Давай вместе выпьем чего-нибудь тонизирующего. Ты любишь настойку Васты?
— Люблю.
— А горячий Хост?
— Не против.
У всех девушек из дежурной группы есть один недостаток — удивительная послушность.
— Я передумал. Я буду завтракать один.
Немедленно выскользнула из-под одеяла. Откуда их вербуют, таких одинаково равнобедренных… Ишь, длинноногая!
— Стой!
Остановилась, как после выстрела, опять ко всему готовая.
— Я же просил….
Раздадся звонок фона. Не разбираясь, Денко потянул к себе кучу одежды — где там приколот аппарат?
— Да… — благодушно сказал он, — Дан слушает.
Однако хрипловатый голос мгновенно заставил его отбросить благодушие. Голос зазвенел жестко и собранно.
— Да, Хранитель! Ясно. Займусь немедленно!
Некоторое время он молча сидел, собираясь с мыслями, потом перевел взгляд на девушку. Опять этот скорбный вопрос в глазах.
— Одевайся! У меня дела.
Подумав, что напрасно он так резко с ней, Дан шлепнул рукой по шоколадному бархату кожи: „До вечера!“