Ибн Сина Авиценна
Шрифт:
— Нет.
У Соленого колодца, куда только что пришел караван, жили пастухи-рабы. Они дали измученным людям часть своей воды — спрятанные под землей весенние дожди.
На закате хозяин встал на колени, караваи опустился за ним, и все совершили молитву. Потом уложили верблюдов в круг, головами наружу, сложили внутрь вьюки и легли.
Ибн Сина продолжал думать о Неизвестном философе. Далеко еще до него, но нельзя пропустить ни одного витка дороги, даже если она заходит в тупик. И заблуждения служат Истине.
«На
— А как противоположности взаимодействуют друг о другом? — спрашивают Парменида.
— Как мужчина с женщиной: когда у них страсть — рождается мир, когда ненависть — мир погибает.
Ибн Сина прижался к старику проводнику. Задремал. И тут же встрепенулся: зазвенели колокольчики. На верблюдах? Или звезды?..
„Парменид, — спрашивает философа Ибн Сина в своих думах. — Вот я решил построить дом. Я мыслю его. Он будет такой-то и такой-то… Значит, я могу переезжать в него, если, согласно твоему учению, мысль о предмете уже есть этот предмет?
— Да, бытие равно мышлению, — отвечает холодная машина.
— Смотри, как смеется над тобой Гераклит. „Мы существуем и одновременно не существуем. Даже поток, в который вы вступаете во второй раз, уже не тот, каким он был при первом вашем вступлении в него“.
— Все у вас течет, — хмуро отвечает Парменид, — не исключая вашего мышления. Вы — люди с двумя головами. Нет никакого мира становления.
— Как нет?! — вскакивает Ибн Сина и ударяется о верблюда. — Но глаза-то мои его видят?! Уши-то мои его слышат?! Вот пустыня. Вот звезды… Вот верблюд.
— Обман все это. Чувства обманывают тебя. Истинно только мышление.
— Выходит, бытие неподвижно? Ведь Разуму не надо носиться по миру, как Зевсу на колеснице. Мысль может править, не сходя с места. Вот подумал я о Китае, в уже там.
— Да. Бытие неподвижно.
И все. Мыслящая машина остановилась“.
В утренних сполохах света растаяли и Гераклит, и Парменид. Ибн Сина отпустил их домой. Белый раб накрыл уснувшего Ибн Сину чапаном, подкинул в костер дрова.
— У этой глыбы Льда был, однако, достойный ученик, — говорит Муса-ходжа крестьянину Али, продолжая рисовать картину размышлений Ибн Сины. — звали его Зеноном.
… Зенон.
Тает в котле бараний курдюк. Ибн Сина помешивает его деревянной палочкой, кидает в кипящий жир маленькие кусочки теста, отрезаемые ножом. „Надо было кому-то завести всех в, тупик, — думает Ибн Сина, видя перед собой Зенона. — Иной раз, заблудившись, лезешь на дерево или гору и оттуда видишь новую дорогу, лучше прежней, прямиком ведущую к цели!.. Зенон здорово
— Вот Ахиллес — греческий бегун, — говорит Муса-Ходжа и ставит на пол глиняную куклу. — А это черепаха Ахиллес никогда не догонит черепаху.
— Ну?! — удивляется Али. — Не может быть!
— У Зенона все может быть. Следи внимательно ял моими словами. Дорога между Ахиллесом и черепахой будет все время сокращаться. Так?
— Так.
— Как бы дробиться, стремиться превратиться в дочку.
— Ну.
— Но никогда она к точке не придет.
— Почему?
— Дорога-то перед черепахой бесконечна! Значит, бесконечным будет и это дробление.
— А мы перегородим дорогу! — говорит Али.
— Хорошо. Вот стена. Я пускаю в нее стрелу. Мысленно, конечно. Ты видишь стрелу? Легат она?
— Летит.
Это тебе только кажется, что летит. Стоит она на месте!
— Как?!
— А вот так! Из чего состоит полет стрелы?
— Не знаю.
— Из маленьких кусочков времени, — таких, за которые стрела успевает занять место, равное самой себе. Понимаешь? — ну.
— Значит, она как бы стоит в воздухе в каждый этот момент, А если сложить все эти моменты, то получится, что стрела все время., стоит. Не летит! А о чем это говорит? О том, что истинное бытие неподвижно. Нам только кажется, что стрела летит.
— Но я-то хожу перед вами! — вскричал возбужденно Али. — Я кидаю вот камень в стену, и он долетает до нее! Слышите удар?
— Это тебе только кажется, что камень долетев.
Али долго смотрел на Муса-ходжу, потом закрыл голову чапаном.
— Уходите… Страшно, „Все, — думает Ибн Сина, — философия зашла в тупик, Вмерзла в нелепость. Надо как-то размораживаться „Разум неподвижен. Разум неподвижен“, — повторяют на все лады философы.
Народ перестал приходить на площадь, где происходили диспут“.
— Разум неподвижен, ладно, — соглашается Анаксагор.
— Но ведь из чего-то он все же состоит?
Философы повернули к нему головы.
— Из чего?
— Наверное, из понятий. Тогда получится, что БЫТИЕ — ЭТО ДВИЖЕНИЕ. ОТ ОДНОГО ПОНЯТИЯ И ДРУГОМУ!
Как будто впустила свежий воздух в душную комнату. Площадь снова стала наполняться народом.
— А с чего началось движение? — спрашивают Анаксагора.
— Был, я думаю, первотолчок!
— Что же тогда такое — мир становления?
— Хаос бесконечного числа вечных сущностей. И Разум приводит их в круговое движение. В середину собирается плотное, легкое — вверху. Комки, оторвавшиеся при вращении, оформляются в планеты… [59]
59
За это Анаксагора чуть не казнили.