Ибн Сина Авиценна
Шрифт:
— Газзали подарил нам жемчужную мысль: «Невозможно создать более чудесное, чем то, что уже создано».
— Воистину так! — всколыхнулась толпа.
— И смелости у него было не меньше, чем у Ибн Сины и Беруни, — продолжает Бурханиддин. — Он тоже бился за свою правду, как и они. Богословы ханифитского толка дали даже разрешение на его убийство. А в Андалузии кидали его книги в огонь. Он тоже познал жертвенность.
— Он познал возмездие, — грустно проговорил
Толпа зашевелилась. Раздалось несколько возмущенных голосов.
— Я прочту только два документа, — поднялся Бурханиддин. — Вот первый. Из исповеди Газзали: «Я счел своим долгом посрамить Фараби и Ибн Сину. Душу мою, как искра, поразила мысль: дело же безотлагательное и обязательное! Какой тебе прок от уединения и отшельничества, когда болезнь уже стала всеобщей, люди — на-кануне гибели». И вот второй документ. Байхаки: «Древние философы. Как Аристотель, Платон и другие, были аскетами, но Абу Али ибн Сина изменил их обычаям в правилам, пристрастился к вину, предался плотским страстям, а жившие после него философы подражали ему в распутстве в разврате». Кому мы будем верить?
— Газзали! — закричали все в один голое. — Он свитой.
— Он суд божий!
— Он наше спасение!
— Он сын неба!
Бурханиддин зажег старую рукопись, поднял ее, горящую, над головой:
— Это «Книга знаний» Ибн Сины, где вечна материя, а бог — мертвец! — и бросил ее на землю.
Что тут началось! Сторонники Газзали сцепились со студентами и другими защитниками Ибн Сины. Крики, кровь, огонь.
Русские офицеры с бледными лицами стали поспешно пробираться к Арку. За ними, оградив голову руками, семенил толмач.
Али, сдернув бороду, медленно пошел сквозь толпу к бледному застывшему старику. Многие начали узнавать Али. Увидел его и узнал Бурханиддин…
Мгновенно на площади установилась тишина.
Старик, испуганный внезапной тишиной, поднялся и беспомощно выставил вперед руки.
Али подошел к нему, взглянул в его измученные, не видящие, широко раскрытые глаза, на его голову, коротко стриженную, такую сирую среди пышных чалм, склонился перед ним на колени и поцеловал край его чапана.
X «Смерть! Где твое жало?»
Эмир был в страшной досаде, когда узнал, что объявился Али. Если б не подошел он там, на площади, К старику, все завершилось бы казнью Муса-ходжи. Народ начал уже жечь книга Ибн Сины. Как бы все кстати сошлось!
Вошел майор Бейли бледным Миллером, державшим в руках листок телеграммы. Первая конная армия большевиков с помощью 12-й и 14-й армий разбили второй польский фронт и взяла Киев. Бейли связался с Лондоном. Сведения подтвердились. Мощное контрнаступление красных продолжается. Цель — освобождение всей Украины. Значит, у большевиков будут хлеб, уголь… И самое главное — не будет польского фронта.
— Надо вооружать народ, — сказал майор Бейли.
Эмир встал, давая понять, что не намерен обсуждать своих взаимоотношений с народом даже с теми, кто платит ему деньги.
Али после судебного заседания был избит до потери сознания. Затем брошен в канахану [122] . Перед тем, как уйти, палачи раскидали повсюду соль, помочились, кто где хотел, и к середине ночи, искусанный клещами, крестьянин впал в бред.
122
Камера в Арке с клещами, специально разведенными для пыток (букв. «Комната мяса»).
123
Наркотик.
Али затих. На лице появилась блаженная улыбка. В Час Волка, когда смерть собирает наибольшую долю урожая, он вдруг перевернулся и сел: перед ним стоял Ибн Сина.
— Простите меня… — прошептал Али, припадая и его груди.
Ибн Сина обнял Али, крепко прижал к себе.
— Как же ты долго шел ко мне!.. — проговорил он.
Али молча смотрел в его лицо. Милые, дорогие черты…
В глазах ум, доброта, ирония. Но и грусти сколько! Сколько терпения. И открытая мужественность, порывистая чистота. И в то же время как прост Ибн Сина! Но чуть повернулся, и пламя вспыхнуло над головой…
— Скажи, ты человек? — осторожно спросил Али.
— Да. Такой же, как ты.
— Скажи правду! Я выдержу.
— Человек.
— Но так просветлен богом! Потому, наверное, темен нам…
Ибн Сина улыбнулся.
— А их не бойся! — проговорил Али, показывая в сторону Арка.
Хусайн порывисто обнял Али, а когда отпустил, крестьянин увидел вокруг себя море красных роз: он и бухарском дворе дома Ибн Сины.
— Вот мой отец, — сказал ему Хусайн. — Вот мать…
Али Целует руки отцу и матери Ибн Сины. Садятся за дастархан, где уже сидят Натили, Масихи, Беруни.
— Этот Коран, — Бурханиддин-махдум поднял старинную ветхую рукопись над толпой, — священный Коран халифа Османа, растерзанного в 656 году смутьянами. Халиф вышел к любимому народу, держа священную книгу высоко в руках. Но смутьяны убили его. Не народ! Народ — это благородство. Наш эмир идет к вам с Кораном Османа в руках я заклинает: не дайте смутьянам победить себя. И первому яз них — пьянице и еретику Ибн Сине. Этим Кораном, священной кровью его, мы и вынесем сегодня приговор Абу Али Хусайну Ибн Абдуллаху Ибн Хасану Ибн Али…
Толпа повалилась на колени.
— Мы разобрали логику Ибн Сины, — начал говорить Бурханиддин после того, как народ, помолившись, встал.
И его универсальную науку — теоретическую метафизику: вопросы взаимоотношения бога и мира. И теоретическую физику: вопросы Движения, Пространства и Времени. Никто не может обвинить нас в несправедливости. Наш суд — справедливый суд. И в самом сложном — философии Ибн Сины — мы поможем вам разобраться. На трех колоннах стоит его философия, на трех теоретических науках: метафизике, математике, физике. Стоят они из одном мощном основании — логике. На каждой колонне сверху: капитель — соответствующая теоретической практическая наука: практическая метафизика, практическая математика, практическая физика. Сверху, на капителях, крыша. На крыше — базар жизни: ремесленники, крестьяне, купцы, писцы, муллы — все те, кому Ибн Сина дарит свои знания. Вот каков его дьявольский замысел.