Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)
Шрифт:
– Суббота, - заметила Вера Андреевна, записывая.
– Точно, - улыбнулся он.
– Накануне "кровавого воскресенья".
– Место рождения?
– Ростовская область.
– А точнее?
– Точнее - придонская степь, безымянный хутор. Пишите, впрочем, станица Вислогузы - так и в паспорте записано.
– Ви-сло-гузы. Правильно?.. Место жительства знаю... Национальность?
– Вообще-то казак, но по паспорту русский.
– Запишем - русский. Род занятий. Начальник Зольской прокуратуры?
–
– Хорошо, прокурор. Образование высшее. Так. Партийность?
– Член партии с 35-го года.
– Ну, все, - задумчиво просмотрев написанное, Вера Андреевна воткнула перо на место.
– Хотите что-нибудь еще взять?
– Да наверное, в другой раз. А то ведь теперь и просрочить могу, - чуть улыбнулся он.
– Кстати, все забываю вас спросить. Говорят, вы тоже идете завтра на этот день рождения - к Баеву. Вы с ним давно знакомы?
– Я с ним, Паша, вообще не знакома.
– Как это?
– Вот представьте. Я вообще-то не решила пока, идти ли. А вы пойдете?
– Ну, я-то как бы обязан пойти. А вот... Но постойте, как же он вас пригласил в таком случае? По почте?
– Мне Харитон передал.
– А-а, Харитон, - разочаровано протянул Паша.
– Тогда ясно. Значит, он Харитона пригласил, а Харитон хочет с вами прийти. Все приглашены с женами.
– Я, Паша, Харитону, слава Богу, пока что не жена.
– Это я знаю. Но жена в данном случае - понятие условное. То есть, лучше сказать - широкое.
– При Харитоне я бы не пошла, - покачала головой Вера Андреевна.
– Но похоже, он меня лично пригласил. Харитон мне именно так передал. И вот еще странно - сегодня днем сюда прибежал Вольф - перепуганный даже больше, чем всегда - и заявил, что, мол, завтра я обязательно должна буду уйти из библиотеки пораньше. Потому что на день рождения, на который меня пригласили, опаздывать нельзя. Я спросила - а вас-то, Евгений Иванович, пригласили или нет? Но он пробормотал что-то невразумительное и сразу убежал. Похоже все-таки, что не пригласили. Тогда откуда он знает, что меня пригласили. Как-то это все непонятно.
Паша подумал несколько времени.
– Что касается Вольфа, то объяснение здесь только одно. Должно быть, сегодня ему позвонили и попросили за вас. Вероятно, сам Харитон. А что касается приглашения, то это вполне может быть, что Баев пригласил вас лично. Наверняка он наслышан о вас. Раз уж половина города знает вас в лицо, было бы даже странно, если бы человек в его положении вовсе о вас не слышал. Должно быть, решил, что пора, наконец, и познакомиться. Говорят, завтра у него собирается весь зольский свет. Так что без вас, Верочка, в любом случае не обойтись.
– Спасибо за комплимент, конечно. Я ведь не знаю даже, сколько ему исполняется?
– Сорок пять. Круглая дата. Но он моложе выглядит. Для такой должности он очень хорошо сохранился.
– Для
Паша как-то покривился слегка.
– Для нервной. Мне кажется, в любом случае, вам не стоит отказываться. Насколько я понимаю, для Баева завтрашняя вечеринка - дело начальственного престижа. Поэтому, говорят, там будет все, что только возможно. Я думаю, вы не пожалеете. Да и мне с вами веселее будет.
– А вы разве без жены пойдете?
– С женой, - пожал он плечами.
– Ну и что?
– Да нет, ничего.
Протянув руку, она переложила том, прочитанный Пашей, с прилавка на стол - поверх небольшой стопочки книг, сданных в этот вечер, оправила платок на плечах и взглянула куда-то поверх Паши.
– Смотрите-ка, - сказала она, кивнув, - бабочка.
Паша посмотрел.
Об оконное стекло в самом деле билась большая светло-желтая бабочка.
– Первая в этом году, - сказала Вера Андреевна.
– Надо ее выпустить.
Она встала из-за стола, подошла к окну. Вдвоем они вскоре загнали бабочку в угол оконной рамы, и Вера Андреевна накрыла ее ладонями. Паша открыл входную дверь. Бабочка секунду-другую помедлила на ладони, подрагивая крыльями, потом взлетела круто и сразу растворилась в сумерках. Вера Андреевна вернулась за стол.
– "Потому что хвостики", - повторил вдруг Паша.
– Знаете, я подумал сейчас: случись этому насекомому родиться не первой бабочкой, а первой мухой - вам бы не пришло в голову выпустить его... ее. Вы бы в крайнем случае просто ее прихлопнули. Так ведь?
– Ну так что же?
Он пожал плечами.
– В действительности ведь между бабочкой и мухой нет никакой разницы.
– Как это нет? Бабочка красивая.
– Ну, красота. Красота - это ваше субъективное человеческое чувство. Для природы они равны - бабочка и муха. Только человек почему-то решил, что имеет право судить о созданиях природы: это вот красиво, а то - прихлопнуть.
– К чему вы это говорите?
– Так просто. Знаете, мне кажется, что похоже мы часто судим людей.
– Не понимаю.
– Ну, как вам объяснить? Если строго взглянуть, то наши суждения о людях - этот, например, хороший, порядочный, а этот вот - дрянь, мерзавец - примерно такого же рода. В природе все равны, и никто не виноват, что один питается нектаром, порхает с цветка на цветок, а другой кружит вокруг навоза и при этом противно жужжит. Для природы все одинаковы: хоть Лев Толстой, хоть я, Паша Кузькин; хоть вы, красивая девушка, хоть, скажем, этот ваш Вольф - маленький лысый старикашка. Все одинаковы, и нельзя сказать даже - одинаково прекрасны или одинаково уродливы - просто одинаковы. "Потому что хвостики". А все наши моральные, эстетические и другие чувства - всего лишь наши моральные, эстетические и другие чувства; больше ничего. Да и у каждого они свои. Как вы думаете?