Идеальная девушка
Шрифт:
Озера, перед клиникой, где лежала Дивлиара.
Я долго сидела, глядя на воду, но мысленным взором блуждая по палатам. Ни одного, даже самого завалящего психотерапевта… впрочем, на это я уже и не надеялась, предаваясь лишь бесплодным мечтам. Если бы сила, таившаяся в нервной ткани моего мозга, могла разбудить Дивлиару! Но никому даже неизвестно, способны ли на такое телепаты. Пара книг, прочитанных бессонной ночью, убедили в том, что и мысли-то я читаю неправильно — почему не вижу те области подсознания, таинственные, противоречивые, полные подавленных желаний и тьмы, которых боятся люди, о которых столько пишут психиатры? Почему могу наслаждаться обществом людей, когда все убеждены, что телепатов должно
Наконец, осталась только злость. Она единственное, что, казалось бы, связывало меня сейчас с Юфофадетом.
Все просто. Мне бросили вызов, оскорбили. Я, как достойная дочь своего дома, приняла его. Так почему я сейчас здесь, а не там? И вообще. Разве не злость на Эверлин, бездарно выкинувшую многие годы жизни, сделала Дивлиару для меня дорогой?..
Мобиль плавно развернулся, настраиваясь на новый курс.
Теперь, приближаясь к логову Тахипши, я чувствовала мрачное спокойствие. И увиденное вчера складывалось в ясную картину.
Тело ребенка, разум взрослого. Вполне сложившегося взрослого. К несчастью, в столь раннем возрасте мозг не одурманен всякими гормонами. Все возможности разума целиком оказались в распоряжении Тахипши. Она стала такой, потому что хотела этого сама. Смерть родителей ничуть не впечатлила и даже ни капли не расстроила ее. Направлять ее к психологам — теперь я осознавала это — бесполезно. Под их руководством Тахипши только выучится притворству еще лучше, чем сейчас, ведь заглянуть в ее голову обычный человек не сможет, а значит, шанс обвести вокруг пальца даже специалиста есть всегда.
Теперь только я могла воспрепятствовать этой твари — усыпить ее бдительность и записать на видео что-то изобличающее, что Тахипши, чувствуя себя дома в безопасности, непременно себе позволит. Ради этого я задержалась еще сильнее, заехав в магазин и минут двадцать донимая продавца, пока не получила желаемого.
Оставалось уточнить и еще одну деталь. Нечто, смазавшееся в моем вчерашнем состоянии в темное пятно. Смутный, частью фантасмагорический кошмар. Это мог быть просто какой-то отвратный фильм, который не положено смотреть ребенку, сон, навеянный ее же фантазией, или что-то реальное, сотворенное ее руками. И сегодня ни собственная слабонервность, ничто другое не помешает мне это выяснить.
— Я думала, ты уже не приедешь, — просияла малявка, встречая меня у главного входа.
Снова розовое платьице, на сей раз усеянное мерцающим бликами, словно сотнями ласкающихся к принцессе солнечных зайчиков, на лице выражение искренней радости — и как тут не защищать такую миленькую девочку?
Обе няньки, не сговариваясь, занесли меня в список на отчисление от избранных, ведь я опоздала на полтора часа.
— Задержали кое-какие дела, только и всего. Разве могла я не приехать? — я одарила Тахипши нежной улыбкой.
Она отпустила нянек, не желая делать их соучастницами. Кто-то еще оставался рядом, но об этом человеке можно пока не беспокоиться. В замыслах малявки он отсутствовал, чувствовал себя на редкость паршиво, и я сосредоточилась только на девчонке.
За время, что мы не виделись, от своих планов Тахипши не отказалась, они лишь обрели более четкую форму, вылившись в весьма посредственный, на мой взгляд, план.
Мы шли по большому коттеджу, в котором чем ближе к комнатам Тахипши, тем больше оказывалось розового. Слишком много розового. Малявка несколько лет жила на Лэтэтоне, дом переделали под ее вкусы. И на месте ее слабовольного опекуна, я бы этого не разрешила.
Если прихожую просто украшали огромные статуэтки
С задумчивым видом, я похвалила обои и Тахипши по-настоящему заулыбалась, принявшись рассказывать, что можно включить пульсацию, словно мы внутри сердца, или заставить стены вздыматься пузырями.
Начало разговора, который должен предоставить доказательства о ее психическом состоянии, положено. И если от любой другой темы можно отбрыкнуться, заявив, что я раньше ей все это рассказывала, а потом заставила повторять — такая у нас с ней странная игра, то свои дурацкие обои она на меня никак списать не сможет.
Тахипши повествовала о дикой фантазии — о том, что представляет дом внутренностями поверженного великана, где она может творить что вздумается, причиняя побежденному страдания. Запись с крошечной камеры исправно записывалась на блок памяти в мобиле, а я улыбалась, думая, сколько психиатров захотят написать диссертацию о малявке. Возможно, фантазия, о которой она говорила, порождена тем, что вокруг полно раздражающих Тахипши взрослых, не подчиняющихся ее капризам. Интересно, что она сама об этом скажет, если перед тем дать ей почитать какую-нибудь книгу по психологии?
Вдоволь наболтавшись, малютка почувствовала, что в горле пересохло и вспомнила о плане угостить меня напитком с неким наркотическим средством, способным сделать человека легко внушаемым. Как только это произойдет, Тахипши прикажет мне прыгнуть вниз с балкона. Камеры, установленные там, запечатлеют, как несчастная девочка умоляет меня остановиться, но, получив приказ не слушаться ее команд следующие несколько минут, я не стану внимать ее отчаянным крикам и слезам.
Между тем, не встретив привычной реакции после откровенного разговора, малютка немного сожалела, что придется меня убить. Но что поделать? По плану, моя смерть поможет, наконец, сблизиться с Марком, который и лишней минуты ей не уделил ни разу. Но теперь-то ему никуда от нее не деться. Пусть только посмеет оставить несчастную девочку, сраженную ужасным событием одну! А если посмеет сделать не так, как она хочет, то Тахипши подстроит, будто Марк ее домогался, создаст ему такую «славу» что предыдущие россказни о нем померкнут. Самоуверенность малявки потрясала. Казалось, ей вообще нет никаких границ.
Тахипши повела меня дальше, в просторную комнату на втором этаже, где невероятно как, но все еще просматривался былой облик лэтэтонского коттеджа, угадывавшийся за живыми обоями и затянутыми мутно-розовой пленкой окнами. Большой проем, завешенный тонкими розоватыми занавесями, вел на балкон, пол которого устилал омерзительный ковер в виде высунутого языка, пронзенного тонкими перилами. Тахипши не повела меня на балкон, а предложила присесть в вполне нормальное кресло, но я знала — любимое развлечение малявки предлагать гостям выйти на балкон, наблюдая при этом, как забавно они морщатся, ступая по реалистичному языку, который к тому же прилипал к обуви и издавал противные звуки. Его кончик свешивался за перила, и если дойти до балконного ограждения, с него начинала капать «слюна». Некоторые гости оказывались слишком хорошо воспитаны, чтобы побрезговать пройтись по этому ковру, иные, сделав пару шагов, разворачивались прочь. Но, увы, вроде бы все воспринимали это как детские шалости. Да, если не знать, что в ее голове, то обстановка действительно выглядит нелепо и как-то по-детски глупо. Похоже, никто из побывавших здесь, не воспринимали Тахипши всерьез, чем она неоднократно пользовалась. Вот укрась она стены не тошнотворными обоями, а картинами с какими-нибудь зверствами и психоделикой — это, пожалуй, насторожило бы людей.