Идеальная девушка
Шрифт:
Усевшись в кресле поудобней, я принялась неторопливо считывать малявку, пока она болтала о коллекции безалкогольных напитков, собранной со всех планет. К сожалению, я не знала ни об одной цивилизованной планете ничего, что могло бы впечатлить Тахипши и тем самым затянуть разговор.
Но малявка сама того не желая, отлично справлялась с этим без меня, подкинув хорошо знакомую тему:
— Жаль, из азетумских слизней не готовят ничего, — вздохнула она, перелистывая картотеку.
— Воображаю, что это вышел бы за напиточек, —
И без малого полчаса пересказывала общеизвестные сведения про человека, взявшего себе псевдоним Лотос и основавшего секту, культ которой создал вокруг жгучих азетумских слизней. Всеобщий интерес к этому проходимцу угас еще до рождения малявки, так что многого она не слышала, а вот моя бабушка любила рассказывать нам с братом ужастики про его последователей-идиотов. Мне же оставалось только переворачивать столь поучительные истории, сокрушаясь, как не везло настолько отважным и прогрессивным людям.
— Недопонимание и страх неискоренимы, — высокопарно закончила повествование я.
— Да! Люди не должны соваться не в свое дело! Я считаю, только я должна решать, что делать и чем наслаждаться, несмотря на возраст! Кто вообще сказал, что детство — это обязательно? Лично для меня это пустая трата времени, я не нуждаюсь в сюсюканье и сказках! — горячо воскликнула Тахипши. — Разве справедливо, что ради консервативного общества, в котором мы родились, нужно отказывать себе в том, что приносит радость и настоящее удовольствие? Хотя… без всех этих дураков, старающихся быть добренькими и жить по нелепым правилам, жизнь стала бы скучной.
— Полностью согласна. А что твой опекун?
— О, это дурак из дураков, — Тахипши сделала пренебрежительный жест. — Я могу делать почти все прямо у него под носом. Два года назад я сделала ожерелье из живых ящериц, нанизав их на леску, и этот старый осел только печально покачал башкой. Для эксперимента я подарила ожерелье одному мальчишке. Родители наверно, до сих пор таскают беднягу по мозгоправам и держат на железном поводке.
Малявка мерзко расхохоталась, и я прижала кулак ко рту, изображая, что тихонько посмеиваюсь.
В шесть лет этот ребенок уже обладал расчетливым умом и тягой ломать чужие жизни. Достаточно ли просто послать запись разговора с ней семье мальчика? Тахипши не знала их адреса, не интересовалась, куда они уехали.
Она еще что-то говорила, но я не слушала, долистала чужую память до конца. Ничего со мной не случилось, никаких истерик, искаженных ощущений, когда звуки исчезают, или чего-то еще подобного. Ужас тоже не торопился охватывать, лишая разума. Просто отвращение на всех возможных уровнях достигло предела. Я легко поднялась из кресла, под удивленным взглядом малявки.
— Извини, вспомнилось кое-что важное. Я на несколько минуток.
Ковра-языка, к слову, приобретенному в магазине детских развивающих игрушек, на полу балкона не оказалось. Верно, для сегодняшней задумки требовалась более приличная обстановка. Зато внизу простиралась каменистая пропасть, замаскированная под стильный сад и добавлявшая к высоте второго этажа коттеджа еще этак один с половиной.
Если где-то во вселенной и существовало воплощение Зла, то сейчас, по крайней мере, одно такое капризно надувало губы за моей спиной, в комнате, полной напоминаний о внутренностях. Тахипши даже приготовила дыхательную маску, на случай, если придется пускать в комнату усыпляющий газ. Она ожидала — сейчас я заявлю, что должна уйти.
К счастью, служебный передатчик — тонкая и прочная пластинка, показывала, что Марк на Лэтэтоне. Я набрала ему сообщение, отправила и стала ждать.
Внезапно захотелось оказаться как можно дальше отсюда, от всего этого. Я могла представить сад, где стану выращивать все сорта яблок-зернянок, пляж за домом, где пасется небольшое стадо креветочных пальм — идеальная, насколько это возможно в дали от Юфофадета, жизнь. Дивлиаре наверняка понравилось бы жить на моей ферме. Несмотря на возраст, она упорно представлялась мне дочерью. И если недавно рядом с клиникой я почти утратила этот образ и ощущение, то сейчас, вдали, оно стало невыносимо ярким, прожигающим в груди дыру.
Казалось, я стояла так несколько часов, проживая безмятежную и наполненную каким-то неясным достоинством жизнь в глубинах разума. Светлое тропическое небо, раскинувшееся над кронами яблонь стояло перед глазами, словно могло спалить все другие небеса без остатка. С пляжа долетал ветер со странными запахами, сочетавшимися с совершенной светлой пустотой небес как единое целое. Что-то рассказывала Дивлиара, легкая, веселая, забывшая о всех печалях. На деле, Марк ответил спустя три минуты. Всего лишь три ничтожных минуты, даже не истощивших терпение малявки.
Успокоенная и непоколебимая, я вернулась в комнату.
— Требовалось кое-что уладить. Марк сегодня прилетает, готовлю ему грандиозный сюрприз. Так на чем мы остановились?
— О, на ерунде! Я тоже хочу приготовить для Марка сюрприз! Вы давно встречаетесь? Расскажи мне, что он любит!
Вызывая у малявки волны зависти и злобы, я принялась со счастливой улыбочкой повествовать, как Марк ухаживал за мной на Юфофадете, как рискуя жизнью, оставил записку с обратной стороны окна моей комнаты, выходившего в глубокую пропасть, со стенами, облизанными не стихающим ветром до гладкости стекла. Несмотря на то, что Тахипши не знала еще трепета любви, ее сердечко замирало при словах, что он не мог пользоваться летающей техникой из-за охранной системы дома…
Какой же все это сейчас казалось глупостью! Каким-то представлением, шоу для доверчивой публики, в котором фокусник выдает обычный трюк за великое искусство.
А рядом, слушая наши голоса, непередаваемо ужасно страдал человек.
Несколько месяцев назад Тахипши провернула с ним омерзительную, как она сама это называла «шутку». Заманив в гости, парализовала, ампутировала конечности. Заказанные ей подпольные врачи тайно прибыли на Лэтэтон, и прооперировав несчастного, переместили его мозг в тело собаки.