Идеальная ложь
Шрифт:
Я глубоко вздыхаю.
Само собой, нет.
— Давай-ка я тебе про один скандальчик расскажу, — говорит Дэвид. — Может, развеселю тебя.
Вот поэтому я и обожаю Дэвида.
В прошлой жизни Дэвид был не просто рядовым журналистом, специализирующимся на расследованиях. Он работал в «Вашингтон пост», а после переезда в Нью-Йорк продолжил рыскать, собирая ценную информацию. Дойдет ли она когда-нибудь до общественности в виде статей, его волновало мало.
До сих пор у меня есть серьезные подозрения, что продажные, коррумпированные политиканы, ставшие героями его первого дебютного триллера, вовсе
— Скажи-ка, Дэвид, только честно, — говорю я, стоит ему закончить рассказ о делишках одного из главарей преступного мира, которые он обстряпывает с кандидатом в мэры, слывущим обладателем безупречной репутации. — А твои дети все еще верят в Санта-Клауса или же ты сказал им, что Рождество — это ширма, созданная ЦРУ, под прикрытием которой компания «Дисней» и «Маттел» [34] решили подмять под себя весь мир?
Он усмехается, и мы подносим к губам бокалы с коктейлями.
34
«Маттел» — американская компания, производитель игрушек, масштабных моделей техники, выпускающая, в частности, куклу Барби.
— Впрочем, довольно о моих знакомых, вызывающих лишь омерзение, — говорит Дэввд. — Ты ведь, Эрин, еще что-то от меня хочешь.
Он поднимает руку и показывает два пальца ближайшему официанту, который тут же кидается за очередном порцией коктейлей «Френч-75» для нас обоих.
Я еще и первый коктейль допить не успела, а передо мной уже стоит еще один бокал.
— Давай, выкладывай, — кивает Дэвид.
— Скучаешь по журналистике? Никогда не возникает желания вернуться к ней? — спрашиваю я.
Дэвид пожимает плечами и демонстративно оглядывается вокруг. Он прав. Журналист не мог бы позволить себе обед в таком месте.
— Когда я был журналистом, мне никто никогда не переносил сроки, — говорит он. — Сдохни, а статью сдай вовремя. А вы со мной цацкаетесь.
— Я могу рассчитывать, что ты в ближайшем будущем пришлешь окончательный черновой вариант?
— Не-а.
Мы чокаемся.
— Журналистика — это адреналин. Бешеная гонка, — говорит он. — Мандраж. Это как наркотик, к которому привыкаешь, а потом с него не слезть. В самом начале мы все мечтали стать Вудвордами и Бернстинами [35] .
35
Роберт Вудворт и Карл Бернстин — одни из известнейших журналистов США, чье расследование привело к Уотергейтскому скандалу и отставке президента Ричарда Никсона.
— У тебя тоже выходили очень громкие статьи, — говорю я.
— Но Пулитцеровской премии мне все же не дали, — качает головой Дэвид. — Какая-то кучка людишек, которых я даже не знаю, не могла признать, что я лучший из лучших. Это меня задевало больше всего.
Я окидываю взглядом залу. Замечаю пару банкиров за соседним столиком. Они уж очень сильно бросаются в глаза.
— Здравствуйте! —
— Я знаю, — отвечает один банкир. — Ваш роман мне понравился.
— Вот видишь, — я торжествующе смотрю на Дэвида.
Он смеется и идет к столику, чтобы пожать банкиру руку.
— А когда выходит ваша следующая книга? — спрашивает второй банкир. — Мы ее уже заждались.
Дэвид корчит рожу и пожимает плечами.
— Надо прислушиваться к мнению читателей, — говорю я, когда мы снова принимаемся за коктейли.
— Искусство и вдохновение спешки не терпят.
Я театрально закатываю глаза, а потом напускаю на себя серьезный вид.
— Слушай, можешь для меня узнать еще кое-что? — говорю я. — Ну, кроме того, что я уже просила.
— После того как я покрыл себя неувядаемой славой, выполняя твое предыдущее поручение?
— Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет, — отвечаю я. — То, о чем я тебя сейчас попрошу, на первый взгляд не имеет никакого отношения к Дэнни, но на самом деле это не так, ты уж поверь.
— Ну-ну, выкладывай.
— Речь идет о девушке. Студентке Гарварда, — начинаю я. — В декабре две тысячи шестнадцатого ее изнасиловали. Два с половиной года спустя она покончила с собой. Мне хочется знать, реально ли выяснить подробности того, что с ней случилось тогда, в декабре, и что с ней было дальше.
— И как ее звали?
— Лорин Грегори.
— Ладно. Сделаю, что смогу.
— Тебе что, больше не нужно никаких других сведений о ней?
— Эрин, я был чертовски хорошим журналистом. Именно поэтому того, что ты сказала, вполне достаточно.
— Я на всякий случай спросила. Ведь Пулитцеровской премии тебе все же не дали.
Из-за этой моей колкости Дэвид заказывает самый дорогой коктейль в меню.
Сейчас
Я лежу на тонком матрасе и смотрю на люминесцентную лампу под потолком.
Одна из самых ужасных вещей в тюрьме заключается в том, что тебя лишают возможности принимать даже самые мелкие решения. Это понимаешь очень быстро.
Например, когда тебе хочется спать, ты не можешь взять и выключить свет.
А еще в тюрьме мне не хватает тишины.
О тишине в окружной тюрьме остается лишь мечтать.
За долгие месяцы в этих стенах я привыкаю к шуму и, несмотря на него, все же научилась засыпать, пусть сон здесь беспокойный и неглубокий. Сегодня вечером я никак не могу провалиться в забытье, мысли в голове прыгают и скачут, словно пинг-понговые шарики.
Я перебираю в памяти события, последовавшие за смертью Дэнни, и поражаюсь: почему же слова полицейских не вызывали у меня ни малейшего сомнения?
Что сказать в свою защиту? Начнем с того, что Дэнни был неидеален, и я это прекрасно знала.
Я обращала внимание на мелочи. Например, Дэнни требовал, чтобы я не придавала значения штрафным квитанциям за превышение скорости — мол, он все утрясет со знакомым копом. Как он смеялся вместе с Бадом, когда тот ему рассказывал, что торгует спиртным, не озаботившись получением всех нужных разрешений. Как предложил мне руку и сердце, просто чтобы избавить от необходимости возиться с продлением рабочей визы.