Идеальное отражение
Шрифт:
— Вас ещё тут не хватало! — рявкнул я, переходя на бег и шаря в подсумке в поисках гранаты.
Чтобы избавиться от этой братии, придётся чуток посуетиться.
На разборки с ботами я убил почти полтора часа, троих уничтожил, ещё от троих оторвался, отправив их шарить в окрестностях Пехотной улицы. К этому времени начало светать, очистившееся было после пульсации небо над Москвой затянули серые облака, и пошёл снег.
Ладно хоть не дождь — верный спутник сталкера с марта по ноябрь.
К Волоколамскому шоссе я вышел в
Это шоссе выглядело так всегда, с самого первого дня после Катастрофы. По Обочине гуляла байка о том, что по ночам его чистят уцелевшие московские чугунки-уборщики.
Верилось в неё с трудом.
Скорее всего, тут имела место ещё одна аномалия, на которые так богато Пятизонье, только масштабная и для всех без исключения безвредная, а поэтому мало кому интересная. По сторонам от шоссе громоздились два вала из строительного мусора — арматура, куски бетонных плит, фрагменты зданий, груды кирпича, оконные рамы, двери и разбитая бытовая техника.
Местами их покрывала металлическая плесень, кое-где ползали скарабеи.
— Вроде бы тихо, — сказал я, — но бережёного бог бережёт, как подумала монашка, натягивая на свечку третий презерватив.
Несколько глубоких вдохов, мгновение концентрации, и я вошёл в форс-режим. Мир вокруг радикально изменился и одновременно остался тем же самым. По внутренней поверхности сферы, составленной из лоскутов разной фактуры, поплыли «метки». Мне осталось только расшифровать их.
Думать в этом состоянии мне всегда было трудно, мысли представали в виде коротких импульсов-вспышек.
Вот группа стальных крыс роется в развалинах… вот двое сталкеров осматривают железнодорожную станцию Покровско-Стрешнево… в подвале уцелевшего дома грохочет что-то большое… затаилась «Шинковка» на фрагменте вплавленной в вал лестницы… «Виселица» на столбе ожидает жертву…
Но ничего крупного, по-настоящему опасного.
Я вышел из форс-режима и несколько минут отдыхал, восстанавливая дыхание и успокаивая сердцебиение. А затем спрыгнул на шоссе, обогнул потянувшуюся ко мне «Виселицу» и направился на запад, в сторону Тушино.
Низкий, свирепый рёв нагнал меня, когда я почти дошёл до канала имени Москвы.
— Это ещё кому палец прищемили? — Я обернулся, пригляделся и ринулся к обочине.
По Волколамке с бешеной скоростью мчалось нечто тяжёлое, огромное, глянцево-блестящее. Напоминало оно отожравшийся туристический автобус, обзаведшийся рогами и поросший металлическими кораллами.
Я едва успел вскарабкаться на груду кирпичей, перемешанных с битым стеклом, как носорог оказался прямо подо мной. Мелькнула крыша, усеянная крупными, в ладонь, чешуйками и золотистыми «волосками», и тяжёлая туша помчалась дальше. За ней проследовала вторая, третья, четвёртая — такие же огромные, шумные, устрашающе уродливые.
Стадо этих чугунков, обитавших в московской локации, и в самом деле произошло от автобусов, некогда возивших по столице её гостей. Агрессивностью
— Зато теперь дорога точно будет чистой, — сказал я, спускаясь обратно на шоссе.
Да, перед стадом таких носорогов отступит даже не самый крупный бронезавр.
Я перешёл канал, после катастрофы обмелевший, но ставший жилищем многочисленных ботов, ведущих амфибийный образ жизни. Несколько из них, сидевших на бетонном парапете берега и походивших на лодочные моторы с ножками, проводили меня «взглядами» сонаров.
Одно из преимуществ проводника с оплавленными имплантами — иногда я могу засечь чужое внимание, в чём бы оно ни проявлялось — в простом взгляде, луче радара или вспышке голографического сканера.
Выйдя к железной дороге, я немного подумал и пошёл вдоль неё.
Замаскированный в развалинах пост я обнаружил почти тут же, но трепыхаться по этому поводу не стал. Понятно, что хозяева Тушинского лагеря поставили его тут для контроля за биомехами, а не за гостями. Продолжил идти, не замедляя шага и не сворачивая, а затем ещё и рукой помахал, показывая, что всё вижу.
Сидевшие на посту бойцы осознали, что прятаться нет смысла, и один из них вылез из развалин, держа наперевес «Шторм».
— Кто таков? — спросил он.
— Сам Троян, — ответил я, отстёгивая маску, чтобы дать постовым увидеть мою физиономию. — Сейчас превращусь во что-нибудь злобное, большое, пойдут клочки по закоулочкам…
Трояном именовали необычного скорга, существующего, похоже, в единственном экземпляре и превосходящего собратьев по возможностям не на голову, а на целых две. Он появлялся в разных локациях то в виде чёрного облака наночастиц, то в облике крупного биомеха, вёл себя вполне целеустремленно, но в контакт с людьми старался не вступать.
Несколько раз его пытались захватить или уничтожить, но такая операция заканчивалась примерно так же, как охота на Алмазного Мангуста — ничем, если Троян просто уходил от преследователей, либо тяжёлыми потерями с их стороны, если он принимал бой.
Сам я долгое время почитал это существо легендой, пока однажды не увидел в Академзоне, как дракон, усевшийся на землю, замерцал, а потом взял и превратился в раптора, каких двенадцать на дюжину. Тогда я только рот раскрыл, а сменивший облик чугунок преспокойно мигнул фарами и укатил в развалины.
— Из тебя Троян, как из меня Механик, — отозвался постовой, и я узнал его.
Кличка — Карась, ничем не примечательный боец той группировки, что держит Тушинский лагерь.
— Это точно, — сказал я. — Как дела у вас?
— А то ты не знаешь? — удивился Карась. — Ещё ночью я видел тебя на базе.
«Ага, дубль, похоже, на самом деле здесь, — подумал я и поправился: — Или был здесь».
— Ну, сам знаешь, как всё может быстро измениться, — выкрутился я.
— Это верно. — Собеседник мой сочувственно покивал. — Ну что, плати пошлину, любезный, и добро пожаловать к нашему шалашу. Или ты так, мимо идёшь, типа утреннего променада?