Идеальное отражение
Шрифт:
— А ты чего лыбишься? — спросил он, и я осознал, что губы мои двигаются помимо воли хозяина.
Ответить я не успел.
И всё же брат Рихард обладал невероятной для человека реакцией — когда поднялась стрельба, он даже смог повернуться, и импульсные пули ударили приору не в спину, а в грудь. Заскрежетало, зачавкало, словно в грязь било множество острых каблучков, в лицо мне плеснуло солоноватым, липким и тёплым, а унизительная тяжесть с запястья исчезла.
— Отвались мой хвост, — сказал я, вытирая с лица кровь.
Теперь я и без всяких имплантов мог
— Хватит лежать, — сказал человек знакомым низким голосом. — Или ты заснул?
— Нет. — Я сел, и поморщился — напомнила о себе не только икра, но и шрам на физиономии.
Синдбада с ног до головы покрывала копоть, и даже участок лица от налобника шлема до маски казался угольно-чёрным. Я не собирался гадать, как он уцелел при взрыве гранаты, но был готов поклясться, что раскалённая плазма добралась до моего спутника.
— Он тебя подранил? — спросил Синдбад.
— Зацепил немного. — Помогая себе руками, я ухитрился встать и даже сделал небольшой шаг.
Брат Рихард не соврал — я мог ходить, вот только он умолчал, что ходить медленно, шипя от боли и испытывая желание отстегнуть и отложить в сторону пострадавшую конечность.
Сам приор лежал на спине, армган целился на запад, в сторону Соснового Бора, а на белое, словно мраморное, лицо ложились снежинки, и пока ещё таяли, поэтому казалось, что рыцарь плачет. Живот и грудь мертвеца, куда угодили несколько пуль, выпущенных из «карташа», представляли собой кровавое месиво, и одного взгляда хватало, чтобы понять — этот узловик больше не встанет.
По всем правилам мне было положено испытать радость — как же, ещё один враг, и, пожалуй, самый могущественный, повержен, но то ли я слишком устал, то ли горечь от гибели Колючего ещё не рассеялась.
Я ощутил только облегчение — словно с шеи сняли тяжёлый и угловатый камень.
Если брат Рихард не соврал и о моём раздвоении знал только он сам и его ближайшие соратники, если о дубле неведомо Командору Хантеру, то Орден не будет охотиться за мной. Разве что рыцари выяснят, кто именно стал причиной гибели некоторого количества братьев во главе с приором московской локации, но в этом случае я могу попробовать оправдаться.
Но во всех других ситуациях этот жестокий и властный тип говорил правду, будем надеяться, что и в этой он не осквернил уста ложью.
— Где твоя аптечка? — спросил я. — Доставай. Полагаю, что она нужна нам обоим.
— Да, сейчас. — Синдбад покачнулся и полез в рюкзак, и в этот момент меня накрыло волной страха.
Что-то смертельно опасное должно было произойти вот-вот, прямо тут, в том месте, где мы стояли. Все импланты как один посылали мне сигналы, но размазанные, нечёткие, и я не мог в них разобраться. Будто собралось двигаться нечто огромное, исполинская мощь готовилась привести в движение колоссальную массу материи…
— Стой! — Я вскинул руку, ощутил,
— Что… — Синдбад глянул мне в лицо и проглотил возражения.
Он подхватил меня за пояс и фактически поволок на себе, и не хотел бы я знать, чего это ему стоило — наверняка под боевым костюмом имелся не один десяток свежих ожогов, и любое прикосновение к ним причиняло боль.
Я помогал, как мог, пытался идти, но большей частью прыгал на одной ноге, изображая сумасшедшего зайца. Полупустой рюкзак хлопал меня по спине, «мегера» оттягивала руки, чувство опасности вопило: «Бежать! Бежать!».
— Хватит! — просипел я, когда оно заткнулось, оттолкнул Синдбада от себя и едва не свалился на снег.
А затем развернулся и стал смотреть, как движется Лабиринт Коваши.
Все знали, что эта чудовищная хреновина перемещается, причём каким-то образом переползает с берега на берег одноименной речки. Но вряд ли кто-то до нас двоих видел собственными глазами, как именно происходит этот процесс, а если и видел, то промолчал об этом.
Сплетённые из автонов стены заколыхались, ветви задёргались, над Лабиринтом поднялась волна лилового сияния, разогнавшего начавшие сгущаться сумерки, и земля под нашими ногами дрогнула.
А затем конструкция из металлокустов, при виде которой удавился бы любой садовник, мягко поехала в нашу сторону, точно заскользила на санях под небольшой уклон. Поползла абсолютно бесшумно, чудным образом не тревожа свежевыпавший снег, накрыла тело брата Рихарда и поглотила его, а мигом позже скрыла и чёрное выжженное пятно от гранаты.
Это было так неожиданно и красиво, что я замер, выпучив глаза.
Лабиринт катил прямо на нас, а мы не могли даже бежать, а если бы и могли, это немногое бы изменило.
— Встала, — сказал Синдбад, когда стена автонов замерла, не дойдя до нас каких-то пяти метров.
— Ага, — я кивнул и осознал, что ужасно, до деру в горле хочу пить.
Чтобы добраться до моей раны, пришлось снимать с ноги пластины бронекостюма, а затем ещё и задирать штанину комбинезона. Открылся аккуратный шрам, надрез на мышце, не дающий ей нормально работать, но в то же время не представляющий особой опасности.
Приложенная к икре аптечка пискнула, и боль сначала ослабела, а потом резко усилилась, сердце забилось чаще: стимуляторы пошли в кровь, и началось ускоренное заживление.
Но даже так оно продлится не менее нескольких часов, и всё это время я буду хромать.
— Теперь ты, — сказал я, глядя на Синдбада. — Для начала займёмся твоей рожей, а затем всем остальным.
Спасло моего приятеля то, что он успел отскочить и оказался в довольно глубокой ложбине, вдобавок ещё и в сугробе. Но даже там плазма, исторгнутая гранатой, достала его и подвергла серьёзному испытанию как боевой костюм, так и спрятанного внутри него человека.
— Что дальше будем делать? — спрашивал Синдбад, пока я нещадно расходовал ресурсы аптечки на его ожоги. При этом он шипел и вздрагивал от каждого прикосновения. — Как ты думаешь, куда он пошёл?