Идеальное отражение
Шрифт:
— Вы что, серьёзно? — осведомился Колючий. — После всего, что о нём болтают?
— Мы очень серьёзны, так же как те дяди с узлом на броне, — отозвался я, не забывая постреливать в сторону брата Рихарда и его бойцов: понятно, что из «Страйка» попасть на таком расстоянии нереально, но нужно хотя бы держать врага в напряжении. — Здесь нас ждёт смерть стопроцентная, с гарантией, а внутри — вероятная, ведь кто-то же из Лабиринта вышел?
— Да… безумцем. — Мальчишка вздрогнул.
— Ну вот, заодно и проверим, есть ли у нас, с чего сходить… — Я выцелил одного из «палачей», но броню его не
Изображённый нами огневой шквал выглядел, честно говоря, жалко, но он заставил узловиков залечь и на несколько секунд выбыть из игры. Так что они проморгали тот момент, когда мы вскочили и на максимальной скорости помчались к гостеприимно открытому входу в Лабиринт.
Честно говоря, я давненько так не бегал — вкладывая в рывок все силы, не оставляя ничего на потом.
В груди трещало и сипело, сердце моталось внутри, точно огромный маятник, пот тёк по спине, лицу, животу, даже в ботинках, как мне казалось, хлюпало. Мышцы судорожно сокращались, хрустели колени, но проклятая дыра в стене автонов приближалась нестерпимо медленно.
До меня донёсся полный ярости и разочарования крик брата Рихарда, сообразившего, что добыча уходит от него. Мы спустились в крохотную ложбинку, с топотом промчались через неё, мелькнуло нечто серо-блескучее, спутанное. Я понял, что нахожусь внутри лабиринта, сделал ещё несколько шагов и остановился — восстановить дыхание.
Рядом согнулся Синдбад, Колючий едва не протаранил меня и упал на колени.
— Ушли… мы… смогли… ххы… — слова вырывались из меня в перерывах между судорожными, жадными вздохами. — Надо… дальше… уходим… на месте… нельзя… Ясно?
Если узловики не побоялись сунуться в Сосновый Бор, то и Лабиринт Коваши их не испугает. По крайней мере, они наверняка захотят проверить, не затаились ли мы прямо около входа.
— Ясно. — Синдбад с усилием разогнулся, помог Колючему подняться. — Пошли. Только куда?
За входом в Лабиринт имелось нечто вроде круглого тамбура, и от него уходили два одинаковых прохода. Каждый тянулся прямо метров на десять, а затем то ли сворачивал, то ли раздваивался. Всё выглядело безобидно, как на обычный взгляд, так и с точки зрения имплантов.
Стенки из автонов поднимались метра на три, и заглянуть за них или сквозь них не представлялось возможным. Но зато не имелось никаких признаков ловушек, агрессивных биомехов, голодных скоргов или хотя бы дубля.
При воспоминании о нём я помрачнел — эта гнида бродит где-то тут, и надо держать ухо востро.
— Давай направо, — решил я, и мы покинули тамбур.
Едва вошли в проход, как за спиной мне послышался негромкий, сдобренный позвякиванием шорох. Что-то сдвинулось позади, незаметно, но очень быстро, и оглянувшись, я обнаружил тупик из зарослей. Тамбур скрылся от нас вместе со входом, и заодно мы оказались отрезаны и от настырного брата Рихарда.
— Я же говорил! Говорил! — нервозно воскликнул Колючий. — Нас не выпустят!
— Это ещё бабушка надвое сказала, — буркнул я, — а ты молись лучше, чем психовать.
— Я… э… — Беглый праведник смутился, осознав всю греховность собственного поведения, и в самом деле принялся что-то бормотать.
А
— Туда не суйтесь, — предупредил я. — Там ловушка с всякими спецэффектами.
Тому, кто не является проводником, обнаружить «Зов Бездны» крайне сложно, и я полагаю, что ни Синдбад, ни Колючий ничего не заметили. Но меня послушались, и опасное место мы миновали по стеночке, чтобы войти в очередной проход, как две капли воды, похожий на предыдущий.
Тянулись стены, сплетённые из металлических ветвей, иногда в них попадались неглубокие ниши, похожие на вмятины, оставленные громадным пальцем. Встречались залы и комнаты самой разной формы, даже многоугольные, круглые и овальные, и в них разные ловушки, но всегда по одной.
Валил снег, серые облака висели так низко, что напоминали крышу.
Мы шли, и я старался держать направление, а главный имплант запоминал наш путь и рисовал траекторию. Время двигалось вместе с нами, и я понемногу начинал надеяться, что скоро мы доберёмся до выхода. Не может же Лабиринт тянуться бесконечно?
— Создаётся ощущение, что мы ходим по кругу, — сказал Колючий, когда мы выбрались в очередной зал, треугольный, с «Кислотой» в центре. — Мне кажется, что тут мы уже были.
— Нет, не может быть, — уверенно заявил я: если верить записям в главном импланте, похожий зал остался примерно в двадцати метрах к юго-западу. — Они просто одинаковые.
— А это? — Мальчишка наклонился и поднял обрывок цветного пластика.
И я вспомнил, как точно в таком же зале Синдбад вытащил из рюкзака упаковку «Сухпая», вскрыл её и принялся жевать. И произошло это, кажется, именно в этом месте, и пластик такой, в какой обычно пакуют армейскую жратву — буро-зелёный, мерзкий на вид.
Конечно, можно предположить, что тут наследил дубль, но это будет откровенным самообманом.
— Вот лахудра, — сказал я. — Кто-то пудрит нам мозги? Но кто?
Ни малейшего присутствия жизни не ощущалось в составленном из металлических кустов лабиринте, никто не следил за нами исподтишка, не прятался за поворотами коридоров. Мои чувства молчали, включая хваленую интуицию, всегда позволявшую обнаруживать опасность, и импланты могли сообщить лишь то, что я и так видел, или указать на ловушки.
Если только предположить, что весь Лабиринт Коваши является исполинским живым существом…
— Он сам? — Синдбаду, похоже, явилась та же мысль. — Целиком?
— Тогда переживать не о чем, — заявил я с улыбкой. — Ибо шансов выбраться отсюда у нас меньше, чем у мышки, сбежавшей от лисьих зубов в медвежью глотку. Переварит и не заметит. Жалко только будет, если дубль ухитрится выбраться. А учитывая, что он вась-вась с чугунками, это вполне возможно.
Странно было осознавать, что я не представляю, где север, а где восток, и не могу сообразить, в какой стороне остался вход, и это при том, что электронная штуковина в моей башке вроде бы фиксировала все повороты и даже считала пройденные нами метры.