Идеальное отражение
Шрифт:
«Колючий, ты как?» — позвал я.
«В порядке».
«Тогда стрельни вверх, чтобы мы знали, где ты».
Минута томительного ожидания, и «мегера» громыхнула где-то за правой стеной широкого прохода, в считанных метрах от нас. Мы пошли вперёд, и мимо поплыли узкие проёмы, выводящие в одинаковые квадратные комнатушки, похожие на тюремные камеры.
Неужели Колючий угодил в одну из них? Но как?
Проклятый Лабиринт издевался над нами, морочил голову, водил за нос, и я всё больше и больше злился. В этот момент я вовсе
«Лис», — позвал вдруг Колючий.
«Что?» — Я почувствовал неладное, поскольку в голосе мальчишки была тревога.
«Ты…» — он осёкся, и тут я услышал беглого праведника, причём не через М-фон, а ушами.
— Лис, это ты? — спросил Колючий удивлённо-радостно, и я не смог понять, где он находится — то ли справа от нас, то ли слева, то ли вовсе за спиной: звук шёл со всех сторон одновременно.
— Конечно, нет, — ответил кто-то голосом резким и ехидным, и я отстраненно подумал, что изнутри, для себя говорю совсем по-иному: куда более низко, звучно и не так пронзительно.
А потом грохнул выстрел — не из «мегеры», а из «Шторма», за ним второй.
— Колючий! — закричал я, не помня себя от ярости и страха — не за себя, а за другого человека, за прибившегося к нам мальчишку, сумевшего не поддаться проповедям Дьякона. — Отзовись! Ты где?! А ты, сволочь, не прячься, я всё равно тебя найду! Из-под земли достану!!
В ответ прозвучал смешок, и за ним стон.
— Тварь! — рявкнул я и рванул вперёд.
Поворот, просторный зал с полосками из металлической травы на «полу», и человеческая фигура в уходящем из него коридоре: высокая, в боевом костюме, с рюкзаком на плечах.
Я вскинул «Страйк» и выстрелил, но промахнулся, а когда попытался броситься в погоню, обнаружил, что меня держат за плечо.
— Стой! Погоди! — воскликнул Синдбад так, что у меня пропало всякое желание спорить.
Я сдержал нетерпение, замер и тут услышал то, что мгновением ранее уловил бритоголовый — тонкое, еле заметное постанывание, доносящееся оттуда, где от зала уходил ещё один проход.
Мы бросились туда и наткнулись на Колючего.
Он лежал у стены, раскинув руки, в одной из которых была «мегера», и смотрел в небо.
— Что с то… — Тут слова у меня закончились, поскольку я заметил дыру в бронекостюме, в той пластине, что прикрывает живот, и медленно расползающуюся лужу чёрной крови.
Мальчишка был до сих пор жив только благодаря уникальной сталкерской жизнестойкости, оставался в сознании и наверняка жутко мучился, но всё, что он себе позволял — это короткие, редкие стоны.
— Ты… — Я опустился на колени. — Синдбад, аптечку! Быстро!
— Не помож… — он глянул на моё лицо и проглотил возражения. Поспешно скинул с плеч рюкзак, и на свет явилась портативная аптечка, размером чуть
— Как же ты так? Почему ты его подпустил? — бормотал я, одновременно расстёгивая крепления брони. — Почему ты позволил ему выстрелить? Ведь я же говорил — будь начеку!
Брюшная пластина отвалилась в сторону, открылась чёрная ткань «поддоспешника», липкая от крови, с огромной дырой. В нос мне ударил скверный запах, говорящий о том, что прошедшая через тело мальчишки пуля разворотила кишки. Я вытащил нож и стал резать ткань, чтобы обнажить рану, открыть тело, к которому можно приложить аптечку.
Колючий кашлянул и поднял голову, серые глаза были полны боли, но смотрели серьёзно и решительно.
— Я не смог… — сказал он. — Не сумел нажать курок… он так похож на тебя, даже улыбка та же… рука дрогнула…
Я сжал челюсти так, что хрустнули зубы, а перед глазами потемнело.
— Молчи! Не трать силы зря! — вмешался Синдбад и приложил аптечку к бледной коже Колючего.
Чуть ниже сердца, туда, где был чистый, не забрызганный кровью участок.
Аптечка пискнула, показывая, что начала работу, а через несколько мгновений издала длинную пронзительную трель, сообщающую, что приборчик отказывается что-либо делать.
— Не может быть… — прошептал я. — Попробуй ещё раз!
— Бесполезно. — Лицо Синдбада было по-настоящему чёрным, словно он превратился в негра.
— Нет! Попробуй ещё! — Я понимал, что веду себя глупо, но остановиться не мог.
Вот она, обратная сторона того, что у тебя есть друзья — ты рискуешь потерять одного из них.
— Я не смог… — повторил Колючий. — Он так похож на тебя… но ничего… Бог всё видит… и каждому воздастся по вере его… я понимаю, что обречён… сейчас я… мы ещё увидимся, прощайте…
— Стой! Нет! — воскликнул я, понимая, что собрался делать мальчишка — отдать приказ главному и метаболическому имплантам, чтобы они запустили программу эвтаназии.
— Это его право, — сказал Синдбад, и я понял, что он прав.
— Прощай, Колючий, — проговорил я. — Передавай от меня привет ангелам.
Насмешка — стена, за которой можно укрыться от режущей душу боли.
Он улыбнулся, показывая, что услышал, лицо его сделалось строгим, серьёзным и застыло.
— Всё. — Синдбад осторожно протянул ладонь и закрыл Колючему глаза.
— Всё, — повторил я, чувствуя, как горечь потери мешается в душе с опаляющей яростью. — Если раньше я гнался за этим мерзавцем только ради себя, то теперь я буду преследовать его ещё и для того, чтобы отомстить. Лучше бы дубль выстрелил себе в голову.
Я аккуратно разогнул ещё тёплые пальцы мальчишки и вынул из них «мегеру», затем мы избавили Колючего от подсумков и рюкзака. Похороны по обычаю Пятизонья: погибшему соратнику — почтение, а живым — то, что может им пригодиться; какой толк, если оружие и припасы уйдут в могилу?