Идеальный мерзавец
Шрифт:
— Как этот ключ оказался у вас и почему вы с Олей так настойчиво пытаетесь отдать его мне?
Я боялась услышать, что с Марком что-то случилось и такова воля усопшего, указанная в завещании, но мерзавец был жив-здоров. И просто спорил с Воронцовым, и ставкой был дом на Кипре от Марка, и ночной клуб от Воронцова. А предметом спора была свадьба.
Впервые за четыре недели я от души рассмеялась.
— Как он может жениться, если и так женат?
Воронцов снова нахмурился, потянулся к мобильнику и протянул его мне. Светская хроника вопила о том, что жена премьер-министра
Илона, жена отца Марка. Слишком молодая, чтобы быть его ровесницей, она годилась ему в дочери. И отсюда напрашивался лишь один вариант, зачем она сделала это. Она хотела отомстить Марку. И она отомстила.
— Вера, тебе плохо?
О да. Мне было очень плохо, но не это сейчас было главным.
— Вы знаете, где сейчас Марк? — прошептала я.
Ответила мне Оля, которая вошла в палату с мальчиком на руках:
— Мы не видели Марка с той самой ночи, Вера.
— Папа! — кинулся к Алексею Воронцову мальчик.
— Я забрала его из сада, — прошептала Оля, как будто извиняясь, что у них есть все: и семья, и все остальное просто и понятно.
И ежу понятно, что с таким, как Марк, просто никогда не будет.
Как и то, что прошло достаточно времени, чтобы мерзавец мог наделать достаточно глупостей.
ГЛАВА 60
Марк
— Слышь, мужик, допить дашь?
В онемевших пальцах, кажется, была бутылка. А надо мной, когда я открыл глаза, простиралось белесое небо. Мой личный Аустерлиц, мать его, возрождение после смерти.
Только где это я вообще?
— Пошел вон, — процедил другой, хорошо знакомый голос.
— Эй, я первым его нашел.
Хорошо знакомый голос выразительно кашлянул. Тут же послышались шаги, судя по звукам, мужик даже сопротивлялся, пока его оттаскивали от меня и недопитой бутылки в моих руках.
Подумать только, столько событий и все мимо меня проходят!
Промозглый влажный ветер не то слово, как освежал. Значит, спал я на открытом воздухе. Ну как спал… Где отрубился после того, как нажрался, там и упал. Стоило не забывать, что я давно не на Кипре, это средиземноморский климат позволял спокойно дрыхнуть на улице, а в нашем, родном, так можно было и яйца отморозить…
Да и вообще не проснуться.
С трудом сел. Мутное зрение не фокусировалось, а мир плыл перед глазами разноцветными пятнами. Тряхнул головой, и это движение тут же отозвалось острым прострелом в шее.
— С добрым утром, — произнес знакомый голос.
Мой отец.
Бутылка выпала из моих рук. Онемевшие пальцы кололо иглами хлынувшей крови, как будто под кожей носился целый табун ежей.
— Не могу вас сейчас принять, товарищ премьер-министр, — прохрипел я. — Давайте в другой раз. Скажем… Никогда? Никогда вас устроит?
Мой отец не засмеялся. Шутка так себе, согласен, но на большее я сейчас не способен.
Я попробовал подняться
Отец молчал даже теперь. Не нужно быть медиумом, чтобы прочесть его мысли при виде того, как низко пал его сын. Раньше и за меньшее я выслушивал о чести, достоинстве, семье и приватности, которую надо хранить из-за прессы. А теперь, когда я проснулся в центральном парке рядом с бомжом-собутыльником, отец, значит, деликатно молчит!
Все-таки я поднялся на ноги. Правда, чтобы стоять ровно пришлось опереться о дерево. Хоть что-то в мире осталось неизменным — деревья, на которые можно положиться. Мы с Болконским знаем в них толк.
И еще мы с князем совершенно не ладим с отцами.
— Чего тебе надо? — прокашлялся я.
— Ты мой сын, Марк.
— О, вспомнил?
— Мой единственный сын, — подчеркнул Федор Бестужев. — И я не могу просто так оставить тебя спать в парке, когда по утрам уже первые заморозки.
Я проморгался и, наконец, смог разглядеть отца.
А ведь постарел, в чем-то даже сдал после той ночи в больнице, когда Илона родила ему чужого ребенка. Прямо не знал бы его, решил, что раскаивается. Но я-то ведь, наоборот, слишком хорошо его знал.
— К тому же твоя мать просила за тобой приглядеть, — сказал он.
Вот тут я рассмеялся так, что распугал ворон хриплым лающим смехом.
— Проверь телефон, — невозмутимо продолжал Федор Бестужев, стоя в своем невероятно дорогом костюме посреди осеннего парка. Уверен на сто процентов, что он оцепил его по периметру прежде, чем войти, чтобы не, дай Бог, его не увидели журналисты рядом с сыном-алкоголиком. — У тебя, должно быть, миллион пропущенных. Она нашла даже меня. Просила передать, что вылетела и скоро будет в столице. Думаю, хорошо, что это я нашел тебя в таком состоянии, здесь, в парке, а не она.
— Намекаешь на то, что я должен сказать тебе «спасибо»?
— Обойдемся без соплей. Хватит и того, если ты вернешься к нормальной жизни.
— Моей нормальной жизнью, благодаря тебе, отец, были шлюхи и чужие жены.
— Бухать в парке с бомжами лучше?
— Все относительно. Эй, мужик! — заорал я вдаль, где маячил неприкаянный. — На, допивай!
Отец скривился, но промолчал. Рисковый и отчаянный оборванец подкрался ко мне, выхватил из рук бутылку и умчался, как пуганая дворняга прочь. Наверное, еще никогда мой отец не был так близок к народу, как в этот момент.
— Что-то еще? Все, ты нашел меня, отец. Теперь можешь убираться.
Бестужев-старший не шелохнулся.
— На счет твоего дома на Кипре, Марк, — сказал он. — Ты переоформил его на других людей.
— Это я сделал в трезвом уме. Но это снова не твое дело.
— Может быть. Но те люди его тоже передали в третьи руки.
В боку кольнуло. Жаль, Воронцов, жаль. Впрочем, теперь это была его собственность, и он мог делать с ней, что угодно.
— Хочешь знать, на чье имя его переоформили? — упорствовал отец.