Идеальный расчет
Шрифт:
– Пола, ты пришла в себя? – он говорил так уверенно, словно говорил со мной всю жизнь. – Хватит ломать из себя принцессу! Дети тебя второй день не видят, - он поднес к моим губам стакан с водой, и я жадно выпила, выдохнув: - Еще-е!
На лицо снова упала мокрая тряпка, потом ее подняли, и я увидела лицо девочки лет шести. Она будто играла, шмякая на глаза мокрую тряпку, после чего с лица текло по шее, за уши, но все равно, это было приятно – лицо горело. Она хихикнула и прижалась к моей щеке своей щекой. От нее пахло чем-то сдобным. Девочка внушала надежду, что убивать
– Кто вы? – теперь слова из меня выходили полностью, а не их обрывки. Попытавшись поднять голову, я получила, видимо, какой-то внутренний микроинсульт моего закипающего мозга в виде спазма и уронила голову обратно.
– Выпей это. Поспишь до утра, а там, глядишь, и вспомнишь кто мы, - буркнул этот усатый хлыщ, поднял чуть мою голову, подставил стакан, дал сделать пару глотков и убрал. В горло полилось что-то горьковатое с сильным запахом полыни. Последней мыслью было – если выживу, выщиплю этому дятлу усы. По одному. Привяжу к стулу и выщиплю.
Я проснулась от крика петухов. Сначала подумала, что показалось, но открыв глаза и вспомнив то, что произошло ночью, петухи показались фигней. Деревня? Да, но мебель и вещи уж слишком необычные для наших деревень. Я начала было оглядываться, рассматривая чистенькие занавески и широкую кровать, на которой и села, но потом вспомнила ночное марево в голове. Откинула одеяло и обнаружила под ним очуметь какие длинные ноги. Мои были полнее и короче. Заметив, что на красиво вырезанных из дерева дверцах шкафа есть зеркало, я подскочила и прокралась к нему.
С гладкой поверхности зеркала на меня смотрела незнакомая девушка. Лет двадцать – максимум. Белая рубашка чуть ниже колена, волосы, если перебросить на грудь, вполне ее прикрывают. С красивыми завитками, темно русого или чуть с отливом в каштановый.
– М-мм, - замычала я вслух.
– Что за чертовщина такая? Эта профурсетка Лена бежала за мной до лифта, там я просидела, наверно, часа два. Потом заснула. Проснулась - сарай, дети, потом брага из бутыли, щегол этот усатый… Или дятел? Боже, да какая разница! Я и орнитолог плохой, и психолог так себе. Мужик, что поил меня, и дети! Дети! И он говорил со мной так, словно я должна его знать! – выпалила я и села на стул, что стоял прямо напротив шкафа возле стены.
Невысокие потолки, но комната светлая, обои на стенах или это ткань? Штора аж от потолка – в деревнях так не принято. Окно достаточно большое, а за окном огромное поле. Поле! Ни дороги, ни тебе курицы какой. Так, орал петух, - подскочила с этой мыслью я, но тут же села. И что? У петуха спросишь, что здесь происходит?
Глава 2
Я не верю в перемещение душ, в любовь после секса и в лосьон после бритья, но… то, что происходит сейчас – не идет ни в какие ворота. Я помню себя Элечкой, Элей – женщиной, у которой все понятно и расписано на пару месяцев вперед, а вот такого приключения в моей жизни просто не должно было быть хотя бы потому, что… Потому что я этого не хотела.
– Ой, как хорошо, что ты проснулась. Я скучала по тебе, - в комнату вошла та самая девчушка, что старательно
– Ты кто, девочка? – в горле моментально пересохло, и страх, нарастающий в геометрической прогрессии, захватил все это чужое тело. На память пришла та шутка про Фаину Раневскую и пионеров, и мне кажется, я даже хохотнула.
– Мэри, - сдвинув брови, словно она сильно удивлена, ответила малышка и отошла чуть назад. Что-то меня смущало в ней, но я никак не могла разобрать – что именно.
– А я кто? – дрожащим голосом спросила я. Да, вопрос, конечно, глупейший, но что оставалось делать, спросить больше не у кого.
– Ты Полка – наша мама, - ответила она, и я рукой нащупала стул, о котором с радостью вспомнила, и присела.
– Полка? – решила не молчать, а говорить, говорить, чтобы не терять связи с реальностью, а может, наоборот, быстрее прервать этот странный сон.
– Тебя зовут Полианна, но ты сама зовешь себя Полкой. Просыпаешься утром и говоришь: «Ну что, Полка, отдохнули и ладно, пора за дела приниматься», - стараясь изменить голос, пробубнила девочка, стоящая сейчас прямо лицом к лицу со мной.
– Понятно. И за какие дела я принималась обычно?
– А ты не помнишь? Прямо ничего-ничегошеньки? Но почему? – девочка сложила губы и лицо так, словно она сейчас заплачет.
– Я не помню, как оказалась там, за мешками. Я что, пила там что-то, может быть, отравилась? – решив отвести разговор от этой скользкой темы, спросила я и чуть обняла ее. Она была теплой, мягкой и пахла детством.
– Ты раньше пила только по праздникам, а вчера как там оказалась, я и не знаю, только вот мы боялись смотреть на тебя. Гарри сказал, что ты, может, и не дышишь. Вся белая лежала. Отец, как вернулся, так мы его и отправили за тобой, а ты оказалась пьяной, как какая-нибудь прачка, - последние слова она произнесла опять не своим голосом. Скорее всего, имитировала голос того козла… нет, щегла.
– Гарри? Папа? – я говорила уже только с собой, и поток мыслей не позволял слушать ее ответа. То есть, это моя дочка, у нее есть папа, то есть мой муж? А Гарри? Это тот мальчик, голос которого я слышала? Это тоже мой ребенок? Мамочки-и…. Сердце мое билось так часто и шумно, что вот-вот и его станет заметно под рубашкой.
– … и потом уже появилась я. Так что, Гарри старше, вот. Ты только больше не говори, что нас не помнишь, Полка, - закончила речь Мэри.
– Ты покажешь мне уборную? – терпеть я уже не могла, да и ребенок, похоже, не так уж был испуган. Неужто тут постоянно такая чертовщина происходит или эта Полка – настолько нестабильный персонаж, что у нее сегодня память отшибает напрочь, завтра она просыпается мужиком с бородой. Что за бредятина?
Она потянула меня за собой в соседнюю комнату. К слову, на полу здесь были хорошие такие, добротные половички, да и доски пола – пропитанные, скорее всего, маслом, доски – все было чистенько и опрятно.