Идеальный враг
Шрифт:
— Да-а-а… — мечтательно протянул Цеце, осматривая импровизированный стол, заставленный снедью. — Еды нам хватит до самого утра.
— А за выпивкой придется кому-то бежать, — сказал Рыжий и выразительно посмотрел на Курта.
— Увлекаться не стоит, — предостерег Зверь. — И без того проблем хватает.
Шайтан, устремив взгляд в потолок и пробормотав что-то про Аллаха, двумя пальцами взял свой стакан, кивнул Павлу:
— Ну, за тебя, Писатель! За твое выздоровление, и не надо болеть больше.
— За возвращение, — добавил Зверь. Помолчал, додумывая
— Хорошо сказал! — не удержался Цеце.
Они выпили по чуть-чуть. Закусили от души.
— Так что за история с тобой приключилась? — спросил Рыжий у Гнутого.
— Да ничего особенного. Помнишь лейтенанта Розетти?
— А как же! Редкостная скотина!
— Вот-вот… — Гнутый обвел взглядом лица товарищей. Пояснил для тех, кто не был знаком с лейтенантом-скотиной: — Стояли мы тогда на побережье под Салалой, Форпост номер двести восемьдесят шесть. И служил там лейтенант Розетти, за глаза его все называли Вонючкой. Работал он в штабе, прислуживал начальству, то ли племянником он был чьим-то, то ли сыночком. С личным составом он дела не имел, но любил совать нос куда не следует.
— Я его помню, — криво усмехнулся Цеце.
— Еще бы! Он тебя на три дня в карцер посадил за то, что ты с развязавшимся шнурком ему навстречу попался.
— Меня отправил к медикам, — сказал Рыжий, — велел спиртовую клизму поставить. Ему показалось, что я был пьян.
— А ты не был пьян? — спросил Зверь.
— Это дела не меняет! — отмахнулся Рыжий. — Так что там случилось с Розетти?
— А ничего, — пожал плечами Гнутый. — Когда нас переводили на новое место, я в последний день одолжил автомобиль у одного сержанта, подстерег этого Вонючку, когда он домой возвращался, запихнул в багажник и отвез в пустыню. Километров за тридцать от Форпоста.
— Ну! — восхитился Цеце. — Что ж ты раньше не рассказывал? !
— А это наше с ним личное дело было. Он из меня изрядно крови попил… Ну да ладно… Так вот — выбросил я его на песок, разул, раздел до белья, физиономию слегка подпортил, показал направление, в котором надо ему идти, а сам уехал.
— И теперь эта история всплыла, — сказал Зверь с легким осуждением в голосе.
— Да, — кивнул Гнутый. — Уж почти два года прошло. Я и забывать стал. А Вонючка, видимо, не забыл. Должно быть, искал меня по всему миру, запросы, заявления рассылал.
— Легко ты отделался, — сказал Зверь. — Знаешь, что положено тебе за избиение офицера?
— Знаю. Начитан… — Гнутый ухмыльнулся. — А папа-то наш, полковник — молодец, оказывается! Мы его старым пнем считаем, развалюхой и маразматиком, а он за нас горой! Тот еще вояка!
— Это он тебя прикрыл?
— Он. Не дал в обиду. Привели меня к нему в кабинет, он передо мной, ни слова не говоря, выложил распечатку на стол, развернул. “Читай”, — говорит. Я и начал: читаю и чувствую, как улыбка все шире становится. Там Вонючка во всех подробностях
— Ты не отвлекайся. Что дальше было?
— Полковник заметил, что я не очень-то расстроен, поинтересовался, чему я так рад. Я ему все и выложил про этого Вонючку. Он выслушал внимательно. Приказал сержанту и лейтенанту выйти. И завел разговор по душам. Старики, конечно, болтливы, но на нашего я не в претензии. Сказал, что доложит наверх о моем наистрожайшем наказании. Велел держать язык за зубами. Объявил, что с должности все-таки меня снимет — не может не снять. И велел впредь быть осторожней.
— Повезло, — сказал Зверь.
— Так что теперь мы отделение без командира, — подвел итог Гнутый.
— Кого-нибудь назначат, — сказал Цеце.
— Тебя, например.
— Нет! — запротестовал Цеце. — Зачем мне такая радость? Я откажусь!
— Значит, Рыжего поставят.
— Я в неблагонадежных числюсь. Удивляюсь, как вообще меня еще не уволили.
— Шайтан! — Гнутый повернулся к арабу. — Хочешь быть командиром отделения?
— Хочу!
— Ну, хоти дальше. Фактурой ты не вышел… Ухо! Может тебя командиром сделают?
— Вряд ли. Образования у меня не хватает. Сами знаете.
— Значит, Писателя.
— Молод еще!
— Так кого же?
— А никого! — сказал Зверь. — Будет у нас в отделении демократия. Все решения станем принимать голосованием.
— А что! — усмехнулся Цеце. — Это выход!
— Предлагаю подобную систему распространить на все подразделения, — продолжил Зверь. — Раз в квартал будут проводиться выборы сержантского состава, раз в год — офицерского. Командир Форпоста избирается на три года. Ряд полномочий передается Солдатскому Сенату. Сразу же предлагаю от нашего взвода выдвинуть в Сенат кандидатуру Писателя.
Они негромко рассмеялись.
— Занятно было бы послужить в таком бардаке, — сказал Рыжий.
— И кончилось бы все полным развалом, — сказал Цеце.
— А вдруг вышло бы что-нибудь дельное? — сказал Ухо.
— Армия и демократия несовместимы, — сказал Гнутый. — Так что давайте-ка выпьем за систему, которая всем нам позволяет жить просто, спокойно, весело и бездумно. Нам велели — мы сделали. Хорошо быть солдатом, за него все всегда решают! А голова о мировых проблемах пусть болит у начальства.
— Конец твоей речи мне понравился больше, чем начало, — сказал Рыжий. — Итак: за то, чтобы у начальства болела голова!
Они только подняли стаканы, как в запертую дверь кто-то требовательно застучал кулаком. Бойцы переглянулись, мгновенно кто куда попрятали стаканы. Цеце быстро задвинул бутылки под скамейку.
— Открывайте! — прогремел голос сержанта Хэллера.
— Ну вот, накликали, — сказал Зверь. — Судя по всему, голова у него разболелась не на шутку. Откройте кто-нибудь, иначе через минуту дверь вылетит. И вставлять ее будем мы.