Идеи и интеллектуалы в потоке истории
Шрифт:
немногих крупных академических центрах), не успев освоить один
пласт идей, связать его с традицией, поставить и решить
соответствующие проблемы, перескакивают на новую
свежедоставленную моду, углубляя тем самым колею периферийности.
В этом смысле провинциализм москвичей и петербуржцев,
гордящихся своей принадлежностью к эзотерике феноменологизма
или последних писков постмодернизма, прочих пост- и нео-, даже
более удручает, чем честная «туземная»
державников из российской глубинки.
Метания от амбиций до самоуничижения объясняются отчасти тем,
что интеллектуальное самосознание следует за геополитикой: амбиции
сопутствуют успехам, повышению международного престижа вплоть
до сверхдержавности, самоуничижение более типично в периодах
геополитических провалов, стагнации и кризисов.
В философии воспроизводится характерная для России
геокультурная пубертатность: сознание подростка мечется между «я
самый умный в мире» и «я — ничтожество и ни на что не гожусь»
(анализ этого феномена см.: [Розов, 2011, гл. 9, 12]). Корневая причина
данного удручающего феномена — слабость в России
организационной и экономической автономии интеллектуальных
сообществ с угрозами и рецидивами ее полной ликвидации.
Уязвимость нашей философии в отношении к политическим
пертурбациям и охватывающим их историческим циклам имеет те же
корни.
100
Организационные основы российской философии чрезмерно
зависят от власти и режима. В циклической динамике нашей истории
при смене фаз дискредитация прежнего режима и его символов
«отменяет» и прежние философские достижения. Отсюда — известная
краткость, прерывистость мыслительных традиций, когда все
начинается «с нуля»: При этом либо заимствуются новые западные
идеи (при «Либерализации»), либо философия подчиняется религии,
идеологии (при «Авторитарном откате»), либо начинает доминировать
великодержавие-почвенничество (экспансионистское при «Успешной
мобилизации» и охранительное при «Стагнации»).
Корневая причина прерывистости отечественной философии —
слабость в России организационной и экономической автономии
интеллектуальных сообществ с угрозами и рецидивами ее полной
ликвидации. Кто-то «наверху» всегда принимает значимые решения
относительно материальных основ интеллектуальной жизни: для кого
открыть лабораторию, кому сколько дать ставок, какие давать рубрики
в журнале, статьи какого типа публиковать, издание книг какого рода
финансировать и т. д.
При отсутствии организационной и финансовой автономии
философам
лояльности со своим начальством, чем тратить время и силы на споры
с оппонентами. Такой паттерн способствует процветанию
монологизма в российской философии, точнее, множества никак не
соотносящихся между собой монологов. Без стимулов изобретения
новой аргументации нет и настоящего развития философского
мышления.
Уязвимость нашей философии в отношении к политическим
пертурбациям и охватывающим их историческим циклам имеет те же
корни. Именно вследствие низкой автономии организационных основ
в сфере конкурентной борьбы (за административные и финансовые
ресурсы, за руководство на факультетах и в НИИ, за журналы, за
тиражи книг и т. д.) для российских философов значимость выигрыша
в публичной дискуссии ничтожно мала в сравнении с установлением
клиентарно-патронажных отношений с представителями власти.
Нет интенсивности и эмоциональности принципиальных споров,
поскольку философы не инвестируют в них силы и время, резонно не
ожидая от этой деятельности репутационных и прочих наград.
При отсутствии общего поля внимания, автономного интеллектуального
сообщества и общепризнанной иерархии
авторитетов престиж достигается преимущественно как механическое
следствие подъема по академической лестнице (обретение научных
степеней и званий, вхождение в элитарные кланы распределителей
ресурсов). Для такой карьеры активное участие в полемике,
предполагающей критику статусных оппонентов, не полезно, а опасно.
101
По этим причинам каждая группа философов «возделывает свою
делянку», а отсюда — расщепленность, расколотость отечественной
философии по указанным выше линиям размежевания.
Причем же здесь приведенная в начале брачная метафора? Она
может показаться анекдотичной, а кому-то даже оскорбительной, но
в основе уподобления имеется вполне субстанциональный инвариант
социальных отношений: безальтернативная ресурсная зависимость
от властвующего «хозяина».
Пока этот паттерн взаимоотношений между философией и властью
будет сохраняться, философия останется зависимой, как женщина
в патриархальном доме, вынужденная добиваться благорасположения
хозяина (нередко втайне мечтая о его замене).
Уязвимость философии по отношению к циклической динамике