Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Розов Николай Сергеевич

досократикам и поэтам-романтикам), пытаясь заменить ее на свою

новую «метафизику Бытия».

Какие же выводы можно сделать из рассмотрения этого ряда

попыток отмены и преодоления философии?

Во-первых, мы видим здесь не периферийные, а самые что ни на

есть ключевые, центральные философские фигуры.

Интеллектуалистская традиция отмены философии — не частное

или маргинальное ответвление, а один из главных стержневых

потоков

философской мысли.

Во-вторых, практически каждый названный пункт характеризуется

резким поворотом траекторий мышления, открытием новых

понятийных пространств, новых подходов и линий рассуждений.

53

В-третьих, философия не то что ни разу так и не была отменена

в результате этих попыток, но пуще прежнего расцветала.

Напрашивается даже такое гипотетическое суждение: чем серьезнее и

масштабнее попытки отмены философии, тем богаче и плодотворнее

ее последующее развитие.

Социологизация философии —

неявный вызов философскому сообществу

Труды Огюста Конта и Карла Маркса были первыми

классическими попытками социологической

отмены философии. В последнее десятилетие атака возобновилась. Солидную

артподготовку провел Рэндалл Коллинз в своей « Социологии

философий» [Коллинз, 2002].

Коллинз объединяет философию и социально-гуманитарные науки

(включая социологию), как подчиняющиеся закону малых чисел и не

ведущие к накоплению положительных знаний. Коллинз выступает и

как приверженец кумуляционизма в социологии [Collins, 1999].

Действительно, имеются серьезные основания надеяться на прорыв

в социальных науках к достижению консенсуса относительно

достоверности многих эмпирических результатов и некоторых

объяснительно-предсказательных

теорий, к соответствующей

поступательной динамике социально-научного познания.10

С философией дело обстоит сложнее. Если определить ее

как мышление, направленное на предельное обоснование любых

суждений и построение целостного осмысленного образа

окружающего мира и места в нем разумных существ, то можно

усмотреть внутреннюю противоречивость и определенную

безнадежность в самом этом «проекте». Действительно, чем более

глубокие, специальные или достоверные основания мы изобретаем для

самых разных суждений, тем меньше шансов построить из этого

материала

целостный осмысленный образ мира. И напротив, чем более

целостен и концептуально строен такой образ, тем больше будет

сомнений относительно обоснованности соответствующих суждений,

причем от самых общих до самых конкретных, касающихся мелких

фрагментов окружающего мира.

10 Здесь имеются в виду работы самого Коллинза по предсказанию распада

Варшавского пакта и СССР, а также теоретические результаты Р. Карнейро,

А. Стинчкомба, Т. Скочпол, К. и М. Эмберов, М. Манна, Д. Литтла,

Кр. Чейз-Данна, Т. Холла, С. Сандерсона и многих других. См.: [Время

мира, 2000; Структуры истории, 2001; Война и геополитика, 2003;

Разработка и апробация метода теоретической истории, 2001;

Макродинамика: закономерности геополитических, социальных и

культурных изменений, 2002].

54

Все сказанное только еще раз подтверждает коллинзовское видение

философии как непрекращающегося движения «острия философской

абстракции». В противопоставлении с естествознанием и математикой

становится ясно, что это движения «в никуда», своего рода, «бег на

месте».

Теперь вопрос поставим так: можно ли, не теряя сущностных черт

философии — ее претензий на трактовку предельных оснований

любых суждений и целостное осмысление мироздания, —

выскользнуть из паттерна «вечного возвращения» и встать на путь,

схожий с поступательным, кумулятивным развитием, основанным на

систематическом достижении познавательного консенсуса, который

характерен для математики и естествознания?

Подобные вопросы ставились и раньше, как правило, относительно

той или иной философской системы. Здесь же внимание смещается от

частной философской системы (которая уж точно не может быть

абсолютной и окончательной, что касается, между прочим, и любых

естественнонаучных теорий) к самому пути развития мировой

философии. Итак: как должно быть преобразовано философское

творчество, чтобы, не отказываясь от своих высоких претензий (см.

выше), встать на путь кумулятивного поступательного развития с

растущей платформой интеллектуального согласия? Метафорически

тот же вопрос можно поставить так: как спрыгнуть с «философской

карусели», но не перестать при этом быть философом?

Поставим тот же вопрос по-другому, более жестко и даже сурово.

Есть ли вообще философское знание, либо удел философии — всего