Идея фикс
Шрифт:
— А… Послушай, когда ты вернешься? — Ее голос, звенящий слезами, с трудом прорывался сквозь шумы на линии. Можно даже сказать, что она плакала.
— В августе. Очень хочу тебя видеть. Очень.
— Я тоже… Я страшно скучаю. Кроме тебя, никого нет! Понимаешь? Ты для меня — самый главный на свете…
Пламен рассмеялся:
— Это хорошо! У нас будет жаркая встреча. Обичам те. Помнишь?
— Я тоже. Очень, очень люблю…
…«Очень, очень, очень… Слишком много очень. Надо учить болгарский. Мы будем жить и там, и здесь», — думала Лара, бродя по арбатским переулкам. Тихие дворики, скрип качелей, запахи жареной картошки с луком из окна
Сочинять будущую жизнь было чрезвычайно приятно. За нее стоило бороться, идти на открытую конфронтацию. Предъявить ультиматум родителям, потом уехать на дачу к бабушке, поддерживая с отцом и матерью натянуто-официальные отношения. И ждать, пока они не поймут, в чем состоит счастье их дочери.
Оказавшись как бы совершенно случайно на Киевском вокзале, Лара купила билет до Апрелевки, где находилась дача Решетовых. Сев в электричку, она почувствовала себя совсем взрослой. «Вот так начинается моя собственная самостоятельная жизнь».
С дачи она позвонила домой и сообщила матери с холодной небрежностью:
— Я пока поживу у бабушки.
— Изволь. — Голос Валерии звучал официально. Она сразу раскусила маневр дочери. — Если намерена делать глупости, то уж, будь добра, постарайся обойтись без нашей помощи. Образумишься — позвонишь.
Получилось, что ультиматум предъявлен Ларе, и она находится не в бегах, а в изгнании.
«Но не могут же они не понять, как это все серьезно!» — думала Лара, ожидая, что родители сдадутся и проявят желание хотя бы познакомиться с Пламеном. Первым не выдержит, конечно, более мягкий отец.
«Тряпка, — коротко характеризовала мужа Валерия Борисовна. — Из него каждый веревки вьет». Лара морщилась: веревки из тряпки — вещь ненадежная и никому не нужная.
— Папа лояльный, демократичный и справедливый, — заступалась она. Теперь Лара с полным основанием делала ставку на любящее отеческое сердце.
Возможно, упрямица и заполучила бы тур в Болгарию в августе, если бы в конце июля не выяснилось, что она беременна. Осмыслив симптомы и сообразив, в чем дело, Лара пришла в ужас. Приятельница советовала втихаря избавиться от ребенка, что по тем временам было совсем непросто, тем более девушке с твердыми моральными принципами. Паника сменилась здравым расчетом. Нет, тайного аборта она не сделает. Выждет до тех пор, пока скрывать положение будет уже невозможно, и поставит родителей перед фактом. Жениха тут же вызовут в Москву. Все наконец поймут, сколь жестоко топтали неземную любовь.
Пренебрегая компаниями, вечеринками, Лара сидела на даче и ждала вестей от Пламена. Она часто звонила ему с телеграфа, но застала в Софии лишь дважды. Пламен говорил о том, как страшно занят, мотаясь со съемочной группой по курортам, как устал и как любит Лару.
— Я хочу, чтобы ты приехал сюда, в Москву. Я пошлю приглашение. Ты должен быть здесь не позже сентября, — кричала она через расстояние, казавшееся огромным из-за плохой связи. — У нас… — Господи, но как
— Что, что? Не понял, что будет?
Связь вдруг стала отменной, хоть шепотом объясняйся. Словно они стояли друг против друга, а у Пламена вместо счастливого оказалось ошарашенное лицо.
— Не знаю, что будет. Может, мальчик, может, девочка…
— Ты шутишь? — Наконец-то он замер от радости.
— Нет. Я пришлю вызов, жди.
— Люблю тебя… — по-русски пробормотал Пламен. — Жду.
Когда Лара объявила матери о своем положении, та, постояв в оцепенении, залепила дочери звонкую пощечину и закрылась в спальне, откуда вела телефонные разговоры до самого вечера. На следующий день Валерия Борисовна повезла Лару к своему врачу-гинекологу и получила подтверждение: беременность двенадцать недель. Первый аборт — явление нежелательное.
В машине старшая Решетова прошипела, не глядя на дочь:
— Если ты все же решила окончательно изгадить свою жизнь, то я тебе этого не позволю.
— Мама, я намерена родить ребенка от законного мужа. Он тоже хочет этого.
— Он хочет? — Валерия расхохоталась. — Отец получил ответ на запрос о фотографе Бончеве. Он живет в одной квартире с бывшей женой, какой-то… какой-то шлюшкой. У него нет приличного образования, постоянной работы. А главное… — Валерия торжествующе посмотрела на дочь. — Такие, как ты, у него каждую ночь меняются пачками.
В субботу Решетовы принимали чету старых знакомых с сыном. Валерия Борисовна лучилась обаянием, гости пришли в восторг от тостов хозяина и красоты его дочери. Молодой человек — гений шахматных турниров, не отрывал глаз от тарелки.
— Я его сразу вычислила! — сказала Валерия дочери, проводив гостей. — У меня голова — Дворец съездов! Парень был с тобой в «Буревестнике» и страшно влюбился. Розочка — очаровательная интеллигентная дама — так прямо и говорит: «Сына будто подменили». Ночами не спит, стихи пишет. Милый, скромный, совершенно несовременный молодой человек. Знаешь, — она обняла дочь впервые после размолвки, — Зиновий чем-то напоминает мне папу. Петя был точно такой же, когда мы познакомились…
— Да у нас с этим Зиновием ничего не было! Даже каких-нибудь симпатий! — взвилась Лара, припомнив, однако, как покрывался ярким румянцем шахматист, оставаясь случайно наедине с ней.
— Не было — так будет. Зиновий Костержец — вполне приличная партия. Я выясняла, — они украинские евреи, вернее, украинцы с латвийской примесью. В общем, русские. Перспектива чемпиона мира! Это завидное положение.
— Мама, как ты можешь! — По щекам Лары побежали частые слезы. — Я не люблю его!
— Могу! Я все могу, когда речь идет о счастье моей дочери! «Любовь!» Да ты, дорогая моя, совершенно не знаешь, что это такое! Вспомнишь мои слова лет через пять.
…Молодых расписали во Дворце бракосочетания. Все было так, как мечтала Лара — восхитительное платье из французских кружев, потом еще одно — атласное голубое для ужина в «Метрополе». Был полный зал гостей, специальный оркестр, море цветов и крики «горько». Вот только страшно хотелось плакать или вовсе выкинуть нечто невообразимое — объявить присутствующим, что брак фиктивный, убежать из ресторана, из дома, из страны… Но куда? Мысль об изменах Пламена сводила Лару с ума. Вероятно, мать была права — болгарский красавчик мог бы жениться на дочке московского чиновника, но вряд ли оставил бы свои богемные привычки.