Идея фикс
Шрифт:
Произошли серьезные передвижения и в аппарате Союза композиторов. Лара удержалась на своем месте благодаря теплым чувствам зампреда — Феодосия Ивановича Рахмонова, с которым сблизилась после поездки в Италию специализированной туристической группы. Роман получился трудный. Рахмонов не мог оставить жену, а Лара почему-то вдруг решила, что пора строить семью. Все это тянулось несколько лет, измучив всех участников драмы.
— Феодосий — хорошая партия, — одобрила мать. — Стоит надавить посильнее. А чего теперь бояться? Его благоверная не побежит в партком жаловаться — прошло
Лара не успела воспользоваться материнским советом. Феодосия Ивановича сняли, а вслед за ним покинули посты его фавориты.
Лара с трудом устроилась редактором в музыкальный журнал. Ни льгот, ни денег, ни интересных знакомств ее новое положение не давало.
— Ну вот, красивая, теперь поживешь, как все, — с явным удовольствием констатировала приятельница Лары Катя — умненькая, циничная и злая мать-одиночка с кандидатским дипломом и нищенской зарплатой.
Жить, как все, Ларе не понравилось. Она научилась надевать под брюки пустившие стрелу колготки, разделять белье на повседневное и «на выход», делать тарталетки из шпротного паштета и даже пользоваться отживающими свой век комиссионками.
Внешне Решетова оставалась все такой же барственно-благополучной, хотя отец теперь был пенсионером. Опыт Петра Наумовича по руководству пищевой промышленностью хотя и не дал ожидаемых результатов в масштабе всего государства, но все же не остался втуне. Бывший замминистра собственноручно выращивал на подмосковной даче и консервировал патиссоны, огурчики, помидоры.
Получалось это у него фантастически. Очевидно, проявилось к старости дремавшее прежде призвание.
— Вот так, дочка, и останешься ты со своей разборчивостью одна, — поднывала мать, делая весенний дачный салатик с собственного огорода.
— Хоть бы раз пожалела, что испортила мне жизнь. — Лара заправила нарубленную зелень майонезом. — Жила бы сейчас в Америке с мужем-фотокорреспондентом, выкашивала лужайки у собственного дома, а редиску с петрушкой покупала бы в супермаркете. Может, и вас бы с отцом забрала.
— Это еще неизвестно, где твой болгарин время проводит. Может, и в Калифорнии, а может, и в ихней Бутырке.
— С чего бы это?
— Уж поверь мне, я этот тип мужчин хорошо знаю. Без приключений не обходятся.
— А вот посмотрим. Как-нибудь откроется дверь и — хау ду ю ду? Прямо с порога. — Лара косо взглянула на мать. — Но учти, я не возьму тебя в Калифорнию.
— А я и не жду. Да и ты лучше осмотрись вокруг. Лыкин докторскую защитил, на конгрессы все время ездит.
— Он лысый, и я не люблю химиков, особенно из института НИИХУЯХ.
— Несмешно. Они давно по-другому называются — НИИ химических удобрений и ядохимикатов. А для головы можно накладку сделать, как у Кобзона.
— Для головы-то можно… — задумалась Лара.
Она вышла замуж за человека, с которым познакомилась в ялтинском Доме творчества. Он был похож на американского гангстера в исполнении голливудского супергероя и называл себя «реставратором». На самом деле еще с застойных времен Миша занимался тем, что попадало
А жил Миша Лемехов, как и прежде, почти в капиталистическом достатке, удачно совмещая свои развитые потребности с нескудными возможностями. Похоже, Лемехов здорово нагулялся и покуролесил в юности. Теперь он стремился к теплому семейному очагу и такой супруге, как Лара, интеллигентной, спокойной, представительной. Как эксперт художественных раритетов Миша выставил ей высший балл.
Ларе исполнилось тридцать пять, когда она, под контролем хорошо оплаченных специалистов, произвела на свет здоровую девочку — Машу.
К этому времени Михаил успел отремонтировать и обставить новую четырехкомнатную квартиру в старом доме за Трубной площадью. Семейство Лемеховых устроилось с полным комфортом, кондиционерами, суперсовременной бытовой техникой и мало кому еще тогда известной ванной джакузи. Ездили они на «Мерседесе», продукты закупали в итальянском магазине, одевались за рубежом. У Михаила имелось немало друзей в Европе, Америке, Израиле, всегда готовых радушно встретить дорогих гостей. Машу отправляли на дачу к старикам и совершали вояжи. Сказочное было время! Хорошие отели, отличные рестораны, дорогие курорты. И все — с лемеховской широтой, по первому классу, с понтом, с блеском, с умением получать удовольствие от добытых в неустанных трудах «бабок»!
Лара гордилась мужем. Ей даже нравилась его простоватость, умело скрывающаяся за лощеным фасадом. В быту Миша мог и матерком пустить, и селедочку прямо на сервизном блюде разделать, и побалдеть у видака с порником. Но зато какие феноменальные деловые качества! Какая щедрость и сексуальность! Вдобавок он проявил себя как прекрасный отец и заботливый семьянин.
— Да мафиози он у тебя, Ларка. И бабник, — пускала яд все та же злючка Катя. Ей уже скоро внуков ждать, а свитерочек и джинсики все те же, что в университете носила. Достала с антресолей и донашивает. Без всякой надежды на материальное процветание и устройство личной жизни.
— Не надоело попусту языком молотить да идеологическую жертву изображать? Не модно. Могла хотя бы в турбюро устроиться. Два языка, эрудиция, — шла в атаку Лара. — Теперь-то уж никого не зажимают — ни диссидентов, ни евреев. (Катя Ерхович проходила по обеим статьям.) — А все же забавно, Кать, что мы с Майклом тоже в Крыму познакомились. Может, у меня планида такая? — Лара ловко орудовала на своей двенадцатиметровой, обставленной мебелью «Примавера» кухне.
— У тебя планида — в дурах оставаться, — талдычила свое Катя, потягивая третью чашку отличного кофе с австрийскими конфетами. — Смотри, фефела, останешься одна, если не проявишь бдительность… Вот где он сегодня пропадает? Уже, между прочим, одиннадцать.