Идиллия
Шрифт:
Зато уж отец Симеон отличился. Придав лицу своему умиленно великопостное выражение, он благоговейно возвел очи горе и внятным, певучим голоском протянул: «Во имя отца и сына…»
По совершении этой церемонии Гермоген снова осклабил лик свой благоприятной улыбкой и обратился к отцу Вассиану:
– Ну что же, отче, – сказал он, – помни правило древних: ede, libe, lude… [13] Разрешите, святые отцы… – и, подошед к столу, выпил, соблаговолив пригласить к этому и остальных. Все в благоговейном молчании последовали примеру Гермогена, и все после выпивки кротко крякнули. (Только отец Досифей рявкнул было, но отец Вассиан пронзил его уничтожающим взглядом.) Тут Гермоген повидался и со мною.
13
Ешь,
– А! Ну что, скептик, – игриво произнес он, – наконец-то вы воочию убедились… Видели мужичков? Видели, как эти добряки беззаветно отдаются мирному веселию?.. Видели, как они, так сказать, ликуют и, так сказать, ощущают негу своего существования?.. И вот, посмотрите теперь на воздействователей… Я уверен – размягчится сердце ваше… Есть, конечно, плевелы, но мы с божией помощью… – И он внезапно сел, вероятно по старческой рассеянности позабыв про дам, в жуткой тревоге ожидавших его в гостиной…
– Ну, садитесь, отцы… Потолкуем… He ex professo [14] , а bene placito [15] потолкуем… хе-хе… не забыли латынь, отцы?
– И по доброй воле и по обязанности ежечасно благожелаем испить млеко беседы вашей, ваше-ство! – произнес отец Симеон, сладко заглядывая в гермогеновы глаза.
– Так потолкуем же!.. – Ну, что сосед ваш из Тамлыка, отец Симеон, признаюсь, беспокоит он меня…
Отец Симеон грустно вздохнул.
– Положа руку на сердце, ваше-ство – как пастырь и служитель алтаря не могу сообщить ваше-ству ничего утешительного… – И, помолчав немного, продолжал: – носится, что и святую литургию отправляют отец Пимен неудобовразумительно – без благости и с поспешением, – и чай вкушает прежде даров освященных, и… изучает богоотступного филозофа Прудона… {10}
14
По обязанности (лат.).
15
По доброй воле (лат.).
– Прудона! – в ужасе протянул Гермоген и затем патетически воскликнул: – Quosque tandem!.. [16]
Пронеслось краткое молчание.
– Отцы! – с мольбою и сокрушением заговорил, наконец, Гермоген: – к вам обращаюсь… Вы первые ответствуете за души паствы вашей… Храните их от хищения… Смотрите зорко… Рыскает зверь, иский кого поглотити… Присылаются народные учителя, определяются учительницы и акушерки, назначаются волостные писаря и фельдшера – блюдите за ними… Посещают ли храм, соблюдают ли посты, отметаются ли новейших богопротивных наук, как помышляют о семье и собственности, питают ли бешеную склонность развращать мужичков неистовыми теориями, – все вы должны ведать, за всем наблюсти. Не брезгайте ничем: святое дело не токмо искупает, оно награждает всякое прегрешение. Привлекайте прислугу, расспрашивайте, разузнавайте, разведывайте, пытайте, грозите отлучением от святых даров, налагайте эпитимии, приказывайте, научайте, следите… и благо вам будет. А главное, помните – первый поступок подозрительный, первое благожелательство неразумных мужичков к искомому субъекту, – ех ungue leonem, ex auribus asinum… [17] нигилиста же, добавлю я, по неистовой страсти распалять мужичкову привязанность узнаешь, – и немедля ко мне! Во всякое время дня и ночи памятуйте, что я, Гермоген Пожарский, стою на страже неусыпно и ежечасно взываю: Quos ego!.. [18] – И Гермоген поднялся во весь рост, и сделал величественное мановение рукою, и снова опустился на стул.
16
Доколе же, наконец!.. (лат.).
17
По
18
Я вас! (лат.).
По отцам как бы ветерок прошел: все они в умилении изогнулись и дружно загремели новыми своими рясами. Все они моментально вскочили с своих мест и снова моментально же опустились на оные.
Протекло краткое молчание. А по молчании рявкнул и сконфузился звуков собственного своего голоса отец Досифей.
– Говорите, говорите, отче, слушаю я вас, – с приятностью ободрил его Гермоген.
Отец Досифей смущенно кашлянул в исполинский свой кулак, густо покрытый желтыми волосами.
– Оно, конечно, ваше-ство… оно, разумеется… – невразумительно загудел он, мрачно скосив брови, – оно, ваше-ство, всякое дело ко времени благопотребно… И, конечно, всякое благопреуспеяние… Оно благожелательно, ваше-ство, ваше-ство!.. Обаче, говорит святой отец…
Отец Симеон дернул его за рукав рясы. Лик отца Досифея изъявил мучительную скорбь.
– … Но тем паче оно благополезно… Всякая ревность взыскана да будет… И опять в он же день, говорится, ваше-ство, в писании… – Отец Досифей окончательно уперся лбом в стену.
– Отец Досифей любвеобильные чувствия наши к ваше-ству желательствует изъяснить, – поспешно подхватил отец Симеон, – все мы, смиренные иереи, пылаем к вам, ваше-ство… Вы, ваше-ство, наша защита и покров… Наши чувствия, ваше-ство, питаются любовию к отечеству и к вам, ваше-ство! И в вечном благодарении ваше-ству мы не скажем в пылу ревности нашей… – И отец Симеон щегольнул латынью: – Мы не скажем: hic haeret aqua [19] , ибо с помощию священносодействия… тьфу, не то!.. Ибо с помощию благосодействия вашего, ваше-ство, никакое препятствие не стеснит нашего поприща… и не остановит, так сказать, живой воды пылкости и любови нашей!
19
Здесь цепенеет вода (лат.).
Отец Досифей, может быть, и действительно хотел сказать именно то, что изъяснил отец Симеон, но тем не менее он мрачно нахмурился и даже презрительно усмехнулся, когда торжествующий отец Симеон кончил.
А Гермоген с явной благосклонностью пожал руку отцу Симеону, отчего тот, весь изогнувшись в подобострастной позе, как бы растаял. Остальные отцы изъявили зависть.
– Осмелюсь донести ваше-ству, – деловым тоном произнес один из них, замечаю я в наставнике нашем некоторое блуждание мыслей и неодобрительный либерализм…
– А откуда вы, отче?
– Из Бердеева, ваше-ство.
– А, из учительской семинарии там… Помню, помню, имею уже в виду, но вам очень, очень благодарен! – И Гермоген пожал ему руку… – О, я слежу, отцы…
– Я, ваше-ство, тоже проследил одного, – стыдливо заявил и зарумянился еще один батюшка, подслеповатый и белокурый, как младенец, – хитроумен он и суемудр… По пяткaм и средам употребляет от животных теплокровных… Кроме того, продерзостно рассуждает…
– Отлично, отлично… Кто же он?
– Фельдшер Игнатов.
– А, жаль, не мое ведомство. Но я запишу, запишу… Блюдите, отцы, на вас надежды отечества покоятся!
Вдруг встал и подошел к Гермогену купец-хуторянин.
– А что ежели, Гермоген Абрамыч, такая штуковина, – бесцеремонно произнес он, ударив своей лапой по столу, – приходит ко мне вдруг малый, и вдруг говорит: я тебе, говорит, денег за землю не отдам, потому ты пес и больше ничего как кровопивца… – То как это? по какой части, а? – Я так полагаю – он из умышляющих!
Отцы, жестоко огорченные неприличным поведением купца, тесно окружили его и, наперебой осыпая укоризнами, оттеснили туда, где он сидел доселе. Купец несколько сконфузился, хотя и не переставал произносить вполголоса:
– Нет, каким же манером «кровопивца»?!
А Гермоген выпил еще рюмочку fine champagne и поднял глаза на двери гостиной. И как будто целый рой соблазнительнейших представлений пронесся пред стариком. Государственное выражение его физиономии вмиг заменилось каким-то сладостным напряжением. Лик его внезапно подернуло маслом, губы оттопырились, ножки согнулись и задрожали, взгляд раскис и переполнился нежностью.