Идиоты первыми
Шрифт:
— Как хотите, — сказал Фидельман. — Но я охотно все сделаю сам. То есть в одиночку.
— Почему это в одиночку? — подозрительно спросил Скарпио.
— Не валяй дурака, — сказал Анджело. — Картина с рамой весит чуть ли не полтонны. Ты слушай, что приказывают, и сам помалкивай. За что я еще ненавижу американцев, так это за то, что они своего места не знают.
Фидельман извинился.
— Я пойду за вами следом, в моторке, буду ждать вас на полпути между Изола Белла и Стрезой в случае, если вам понадобится
— А вы думаете — возможны осложнения?
— Нет, не думаю. А если будут осложнения, так только по твоей вине. Так что гляди в оба.
— Голову долой! — сказал Скарпио. Он пошел с козыря и забрал всю ставку.
Фидельман вежливо посмеялся.
На следующую ночь Скарпио вышел на озеро в огромной старой гребной лодке с обмотанными веслами. Ночь была безлунная, только изредка в Альпах вспыхивали зарницы. Фидельман сидел на корме и обеими руками держал, прислонив к коленям, большую картину в раме, тщательно завернутую в толстое монастырское сукно и целлофан и обвязанную веревкой.
У острова Скарпио причалил лодку и закрепил трос. Озираясь в темноте, Фидельман старался запомнить, где они находятся. Они понесли картину по лестнице — двести ступеней — и, задыхаясь, дошли до верхнего парка.
В замке было темно, только высоко в башенке желтым квадратом светилось окошко сторожа. Когда Скарпио открыл защелку тяжелой резной двери полоской целлулоида, желтеющее окно наверху приоткрылось и оттуда высунулся старик. Они застыли, прижавшись к стене, пока окошко не захлопнулось.
— Быстро! — прошипел Скарпио. — Увидят — весь остров перебудоражат.
Открыв скрипучие двери, они торопливо понесли картину наверх — казалось, она становится все тяжелее от спешки, почти бегом пересекли огромный зал, забитый дешевыми скульптурами, и при свете карманного фонарика Скарпио поднялись по узкой винтовой лесенке. Осторожно ступая, они прошли в глубокой тьме увешанный гобеленами переход в картинную галерею, и Фидельман остановился как вкопанный, увидев Венеру — подлинный и прекрасный образ, который он подделал.
— Давай, давай за работу! — Скарпио быстро развязал веревку и развернул картину Фидельмана, прислонил ее к стене. Они уже снимали Тициана, как вдруг внизу в галерее послышались отчетливые шаги.
Скарпио погасил фонарик.
— Тсс! Это сторож! Если войдет — придется его стукнуть по башке.
— Тогда весь план лопнет: Анджело хотел взять обманом, а не силой.
— Дай отсюда выбраться, тогда будем думать.
Они прижались к стене, у Фидельмана вся спина вспотела, когда шаги старика стали приближаться. В страхе он подумал, что его картина пропадет, в голове мелькали путаные мысли — как бы ее спасти. Но тут шаги замедлились, остановились, минута прошла в напряженной тишине — и шаги послышались уже в другом направлении. Хлопнула дверь, и все стихло.
Лишь через
Фидельмана прошиб холодный пот.
— С ума ты сошел, что ли? Это же моя. Неужели ты не можешь отличить настоящее произведение искусства? — Он показал на другую картину.
— Искусства? — Скарпио побледнел и снял шляпу. — А ты уверен? — Он вглядывался в картину.
— Никакого сомнения.
— Только не пробуй сбить меня. — Он звякнул кинжалом под курткой.
— Та, что посветлее, и есть Тициан, — у Фидельмана пересохло горло. — Вы мою слишком подкурили.
— А я готов был поклясться, что твоя светлее.
— Нет, Тициан светлей. Он любил светлые лаки. Это исторический факт.
— Да, конечно. — Скарпио вытер мокрый лоб замусоленным платком. — Беда моя — глаза плохи. Один ни черта не видит, другой слишком напрягается.
— Пст, пст, — сочувственно причмокнул Фидельман.
— Ладно, давай скорее. Анджело ждет на озере. Помни — выйдет ошибка, он тебе глотку перервет.
Они повесили более темную картину на место, быстро завернули ту, что посветлее, и торопливо пронесли ее через длинную галерею, вниз по лестнице. Фидельман освещал дорогу фонарем Скарпио.
У причала Скарпио взбудораженно спросил Фидельмана:
— А ты уверен, что мы взяли ту, настоящую?
— Слово даю!
— Ладно, верю, только мне все-таки придется еще раз взглянуть. Посвети-ка фонарем, только прикрой ладонью.
Скарпио присел, чтобы развязать веревки, и Фидельман, весь трясясь, изо всех сил ударил фонарем по соломенной шляпе Скарпио так, что стекло брызнуло в стороны. Скарпио схватился за кинжал и потерял сознание.
Фидельман с трудом подтащил картину к лодке, но наконец поставил ее, закрепил и отчалил от берега. Через десять минут он уже был далеко от темного острова, увенчанного замком. Вскоре ему показалось, что за ним гонится моторка Анджело, и сердце у него заколотилось, но хозяин так и не появился. Он греб, а волны вздымались все выше.
Локарно. Шестьдесят километров.
Дрожащая молния изломом пронзила небо, осветив помутневшее озеро до самых Альп, и вдруг страшная мысль мелькнула у Фидельмана: ту ли картину он увозит? Подумав с минуту, он поднял весла, еще раз прислушался — не гонится ли за ним Анджело, и, ничего не услышав, пробрался на корму лодки, колыхавшейся на волнах, и лихорадочно стал разворачивать Венеру.
И в густой тьме, посреди неспокойного озера, он увидел, что это была именно его картина, и, зажигая одну спичку за другой, он с обожанием смотрел на свое произведение.