Идолов не кантовать
Шрифт:
Как и положено политическому деятелю, пикетчик чинно закурил, выдержал паузу и только после этого, не суетясь, сообщил:
— На этой неделе еще держим "Демократ — рулевой инфляции!". Со следующей велено натиск послабить. Исполком уже новые щиты выдал.
— И что тaм — "Демократ — пособник удорожаний!"?
— Не. "Больше хороших товаров!"
— Да ну. Что ж так либерально. Жалованье повысили?
— Ну
— Понимаю. Предвыборный протест, надеюсь, составили?
— Пишут, — пояснил оппозиционер. — Во-от такой лозунг: "Демократ! Даем тебе последний шанс!" тяжелый, сволочь, одной фанеры двенадцать килограмм.
— Да-а, нелегкая у вас работа. Так и грыжу можно получить.
— Точно. Политика — дело нелегкое. Я как в политику ушел, так сразу здоровье подорвалось. Но ничего, после выборов опять старые плакаты будем держать, те полегче будут.
— А какой твой любимый лозунг?
— "Позорно!" больше всех люблю, он меньше всех тянет.
— Вот что, Федор, — перешел Потап на официальный тон, — надо постоять за идеалы.
— А чего ж не постоять, — с готовностью согласился пикетчик. — За идеалы можно. Особенно если цена подходящая. Вот исполком если взять, с нами исправно считается: пол-литра на рыло за два человеко-дня, плюс премиальные за сверхурочные, плюс ихний стол.
— Я дам больше, — высокомерно объявил Мамай. — Я дам пол-литра за два человеко-дня, плюс премиальные, плюс стол и плюс еще стул.
Федька задумался, осмысливая выгоды нового предложения и для удобства пользуясь пальцами.
— Пол-литра… — бормотал он, загибая мизинец, — премиальные… — согнулся безымянный, — стол… — средний, — стул… — указательный.
Удобства прежней работы уложились всего в трех пальцах. Преимущество новой было очевидным.
— Где протестовать?
— Неподалеку, у памятника Ленину.
Протестант сразу поскучнел. Постоять возле деда Ильича и подготовить общественное мнение к его сносу, конечно, можно, но дело это временное, хлипкое. Вот на исполком работать — служба верная и постоянная, опять же уважение к тебе питают, куревом снабжают. И вообще, Федор — человек занятой и свободным временем располагает разве что до обеда и с учетом двух выходных. Так что каждое дежурство обойдется заказчику в бутылку на рыло. Торговаться у Федора не было времени.
— Договорились, — сказал бригадир, полагаясь на самогонные склады баптиста. — Оплата сдельная?
— Почасовая, — предупредил подрядчик, — работать будем в первую смену, потому как во второй половине дня трудящиеся домой идут, как раз мимо исполкома, и, значит, чтоб нас видели. Служба у нас такая, сами понимаете. Ну а в выходные, если захотите, можем и к Ленину выйти. С премиальными, конечно.
— Орудия труда ваши?
— Само собой. Орудия — наши, слова — ваши. Чего желаете? Какие требования будем выдвигать?
Федор развернул засаленный лист бумаги, наслюнявил карандаш и приготовился писать.
— А что у вас есть?
— Всякое есть, — с достоинством ответил пикетчик — для отводу глаз можно "Мы
— Нет, это не пойдет. Не будем преждевременно будоражить общественное мнение. Давайте что-нибудь умеренно-либеральное. Вот про рулевого подойдет, "демократа" замените "коммунистом". "Коммунист — рулевой инфляции!" А? Ударим по больному месту. На первое время сгодится.
Обсудив еще кое-какие детали, Федька-пикетчик нахлобучил лыжную шапочку, набрал горсть сигарет и ушел на службу. Обеденный перерыв закончился, пришла пора стоять за идеалы.
Глава 6. 000
В человеке должно быть все прекрасно. И прежде всего — фамилия. Со стоящей фамилией можно писать статьи и стихи, не скрываясь под псевдонимом; можно смело жениться, одаривая своей фамилией супругу и потомков; можно запросто заходить в любые учреждения и беззастенчиво смотреть в глаза его сотрудников. И если в учреждении посетителя попросят назваться, то обладатель стоящей фамилии отвечает быстро и гордо:
— Наполеонов.
Но другой посетитель на то же самое требование отзывается не сразу. Он краснеет, отводит куда-то взгляд, и всем становится ясно, что этот гражданин носит менее звучную фамилию.
— Фамилия? — настаивает служащий.
— Бля… Бляхеров, — робко сознается гражданин.
— Па-прашу не выражаться! — возвышается служащий. — Как фамилия?
— Бляхеров.
— Это я бля херов?! Да ты сам бля херов! Хулиган!
— Да нет, я и есть Бляхеров. Фамилия такая.
Догадавшись, наконец, что посетитель нисколько не настроен хулиганить и только все больше конфузится, служащий, как назло, вдруг теряет слух. Лицо его приобретает уксусное выражение.
— Так как, вы говорите, ваша фамилия? — ехидно переспрашивает он.
— Я ведь сказал, — шепчет меркнущий гражданин.
— Как, как? — орет служащий, так чтобы слышно было в коридоре и в соседних кабинетах. — Бляхеров?
— Да, да, тише, пожалуйста.
— Не слышу! Говорите громче! Бляхеров? Я правильно говорю?
— Да, да, ради бога, зачем так кричать?
— Ну тогда я так и пишу: Бля-хе-ров. Да? Такая у вас фамилия? Такая?
Посетитель застенчиво кивает и молчит, ибо нет ему никаких оправданий.
Порой лучше носить вечный прыщ, чем неудобную фамилию. Неудобные фамилии причиняют массу неудобств, и потому многие граждане вынуждены подыскивать себе новые. Причин тому множество. Одни хотят сменить национальность, другим надоели прилипшие с детства обидные клички, третьи желают эмигрировать и благополучно прижиться за границей. Так Цукерман становится Сахарковым, Дурноляп — Мудроумом, Бобуридзе — Фельдманом и т. д. А посему угадать по фамилии гражданина его этническую принадлежность становится крайне трудно.