Идолов не кантовать
Шрифт:
На столе зазвонил телефон.
— Алло, — бросил в трубку Потап.
Никто не отозвался.
— Слушаю!
На другом конце провода нерешительно откашлялись и чей-то голос застенчиво попросил:
— А Василь Василича можно?
— Какой Василь Василич! Час ночи!
— Скока?
— Ча-ас! — гаркнул Мамай.
— Ого, — тихо удивился незнакомец и повесил трубку.
Не прошло и минуты, как звонок повторился.
— Алло, — сдержанно сказал Потап, выйдя на связь.
— Василь Василича опять нет? — послышался все тот же голос.
— Есть! Только правильно
— Ой, извините. А-а… А-а… — заблеял неизвестный. — А Элеонора на месте?
— Почти, — помедлив, ответил Потап и покосился на дежурную, все еще сидящую на полу с протянутыми ногами. — Позвать?
— Нет, нет, что вы! И вообще, мне Василь Василич нужен. Я ошибся, до свидания.
Испуганный голос неизвестного сменили короткие гудки. Ученик великого мага недоуменно посмотрел на трубку и с силой всадил ее в гнездо.
Когда Гаркушка подала первые признаки жизни, целители неслышно удалились. Очнувшись, Элеонора очумело, как бы со стороны, разглядывала саму себя и никак не могла понять, как это с ней произошла такая неприятность. Второй неприятностью было то, что со стола самым таинственным образом исчез бутерброд с говядиной. Это уже было свинством. Теряясь в догадках, Элеонора легла на диван, укрылась казенным одеялом и, взволнованно зевнув, уснула.
К удивлению Потапа, эфиоп оказался хорошо подготовленным к дальним путешествиям. В экипировку колдуна входили туалетные принадлежности, включая шикарную электробритву "Philips" и французский одеколон, комплект белья и даже домашние тапочки. Зато одет эфиоп был с подчеркнутой бедностью. Фасон его ботинок не относился к какому-либо стилю и даже не позволял отнести их к какой-нибудь эпохе. Это была просто обувь, имеющая прямое и единственное предназначение — защищать ноги от ушибов. На локтях обоих свитеров были нашиты круглые замшевые заплаты. Под двумя свитерами Гена носил две рубашки: тонкую, безупречно белого цвета, и байковую в клетку.
Лёжа на кровати, Мамай наблюдал, как аккуратно, рукав к рукаву, эфиоп складывает свои вещи и кладет их ровной пирамидой. Если бы не студенческое прошлое колдуна, Потап без колебаний бы решил, что перед ним хорошо вымуштрованный солдат.
Вымыв ботинки и начистив их неизвестно откуда взявшимся гуталином, Тамасген сел на стул и, выжидательно уставившись на подельника, спросил:
— Что ты сейчас будешь делать?
— Спать, — ответил Мамай, отворачиваясь к стене.
— Спи. Спокоиной ночи.
Но ото сна Потапа отвлек резкий запах чеснока. Он оглянулся и застал учителя колдующим над аппетитным куском мяса.
— Стой, — остановил его Потап. — Где взял?
— Было у меня, — невозмутимо ответил Гена. — Будищь?
— "Бу-удищь". Если б я чеснок не учуял, ты бы все сам сожрал.
— Я ведь тебя спрашиваль! Ты сказаль: спать хочу.
— Хорошо, — медленно проговорил Потап, — сказал. Теперь давай делиться.
— Давай.
— По-честному?
— По-честному, — согласился эфиоп.
Последователь
— Это мне, — пояснил он учителю. — А это тебе. Сначала мы съедим твое. — С этими словами Потап откусил половину доли эфиопа, а вторую половину отдал ему.
Тамасген энергично жевал, косясь на долю Потапа.
— Ну вот. Твое мы съели по-честному? — глотнув, спросил ученик мага.
— По-честному, — пролепетал маг.
— А теперь каждый будет есть свое.
И к большому огорчению мага, Потап, ухмыляясь, сожрал свою долю целиком.
— Нечестно, — насупился африканец.
— Как же нечестно!
— Ты съель больше.
— Я ведь тебя спрашивал! Ты сказал: по-честному.
— Сказаль.
— А по-честному и поровну — это разные вещи. А теперь я буду спать. Спокоиной ночи.
Утром Тамасгена разбудило включенное радио. Пронзительный голос диктора сообщал прогноз погоды:
"…По области ожидается от десяти градусов мороза до нескольких градусов тепла. Местами осадки. Возможен ветер…"
Потап стоял перед зеркалом и восторженно рыча, растирался полотенцем. От его могучего румяного тела исходил пар. Увидев отражение великого мага, последователь прервал процедуру и со всей серьезностью заметил:
— Ты, конечно, можешь не поверить, но сейчас ты еще смешнее, чем когда спишь.
Упрекнув напарника в расизме, эфиоп ушел умываться.
— Выход через десять минут, — говорил Потап, одеваясь. — Сегодня у нас культурная программа: осмотр достопримечательностей, встреча с интересными людьми, обед в заводской столовой. А пока проведем инструктаж. Итак:
Пункт первый: никакой самодеятельности. Всякая инициатива будет подавляться адекватным и, стало быть, жестоким образом.
Пункт второй: ничему не удивляться, вести себя тихо и смирно.
Пункт третий: знание и понимание русского языка выказывать лишь в крайнем случае, то есть по моей команде. Пожалуй, все. Да, чуть не забыл! Запиши четвертый пункт: не строить глазки девушкам. Они от этого теряются… Слушай, как ты все-таки завалил нашу дежурную? Может, ты и в самом деле гипнотизер?
Потап небрежно запахнул пальто, поднял воротник и последний раз осмотрел себя в зеркале. Там он увидел решительного молодого человека, имеющего нечто общее с голливудским частным детективом. Для пущей схожести он надел перчатки, прищурил глаза и, выпятив подбородок, поиграл желваками…
Эфиоп напомнил о себе робким кашлем. Мамай окинул наставника критическим взглядом, начав с кроличьей, изгрызенной молью ушанки и закончив вздувшимися на коленях брюками.
— Обнять и плакать, — констатировал Потап. Подумают, что я купил тебя в магазине уцененных вещей. На что ты похож? Никто не поверит, что ты иностранец, даже если узнают в тебе негра. Где твой шарм? Что это у тебя на голове? Бабушки, которые носили такие чепцы, вымерли в позапрошлом веке. Через какой-нибудь час я должен представлять тебя как заморского купца, а ты будешь в этой фуфайке? Ну-ка, выворачивай ее наизнанку.