Идолов не кантовать

Нуриев Сергей

Изольда медленно придвинулась, источая жар, словно печка.

— Как вам могло прийти такое в голову, — обиделся Потап, отодвигаясь. — у меня и в мыслях не было.

— Ах, граф, мы ведь определенно понимаем, что все это се ля ви.

— Чего?

— Се ля ви. Это по-французскому.

— А вы говорите по-французски?

— Тю, конечно! Но этих пресловутых французов я терпеть не могу. А еще я бесконечно не люблю догов. Эти распутные псы напоми…

— Мадам, — холодно заметил Потап, — вы забыли прикурить вашу сигаретку.

Да, чуть не забыл, мы ведь к вам еще и по делу пришли. Папенька ваш, дворянин который, передавал для нас что-нибудь? Нам нужно посмотреть.

— Безапелляционно, — сказала Изольда, загадочно затягиваясь.

Чекист перевел это как "хорошо" и успокоился.

— А вообще я люблю все откровенно прекрассное, — вновь заговорила потомственная дворянка. — Это моя бесконечно нескончаемая слабость: эти свисающие люстры, этот витиеватый хрусталь, искрящаяся парча. Вот когда я пребывала в самой Москве — тaм я заходила в один магазин — так вы представляете, я там лично видела такую исключительную люстру…

— Мадам, — проговорил Потап несколько раздраженно, — мы с шейхом торопимся.

— Да, да, конечно! Я вам сейчас все изумительно сиюсекундно расскажу. — И, путаясь в прилагательных, Изольда стала быстро описывать поразившую ее люстру: — Она вся искрилась, вся свисала… висела вся такая прямо надо мной… У нее были бронзово-яркие завитушки… стеклышки… ах, это была такая прелесть! Я так люблю красивое! Но чрезвычайно не люблю догов, эти противные собаки похожи на обнaженных…

— Мадам, — прорычал Потап, теряя терпение, у нас совершенно нет времени.

— Но я и так говорю слишком быстро!

— Не надо говорить слишком быстро. Скажите нам лучше медленно, где он. Нам нужно его посмотреть.

— Безапелляционно, — тихо сказала Изольда, теряясь в догадках.

— Да говорите вы толком! — разозлился Потап, — в какой он комнате? Я сам посмотрю. Гена, пообщайся с дамой, я сейчас.

Чекист встал и, не говоря больше ни слова, вышел в соседнюю комнату. Там он зажег свет, заглянул за шторы и под кровать. Осмотру подвергались и оставшиеся три комнаты. Бюста нигде не было.

— Уходим, — сказал Мамай, вернувшись. А вы, Изя…

— Я не Изя, я Иза, — поправила потомственная дворянка.

— В вашем случае это все равно. Так вот передайте своему папаше… Передайте этому… Впрочем, я ему сам все передам. Честь имеем.

В коридоре Изольда догнала гостей.

— А как же питательный ужин? — спросила она, чуть не плача. — Маман приготовила картошки и кастрюльку котлет.

— Кастрюльку? — смягчился Мамай, остановившись в дверях. — Что ж, разве что из приличия. Придется остаться, шейх, этикет не позволяет.

Этикет позволил им съесть по четыре котлеты величиной с ладонь и по тарелке жареной картошки. Геннадий легко расправлялся и со второй.

— А чем вы преимущественно занимаетесь? — спросила наконец хозяйка,

с уважением глядя, как негр пожирает румяные картофельные ломтики.

— Деньги зарабатываем, — ответил подобревший и насытившийся граф. — Шейх, к примеру, в свободное от работы время верблюдов разводит.

Тамасген застенчиво улыбнулся и грызнул бутерброд с маслом.

— Ужасно интересно. А лично вы? Вы, вероятно, необозримо состоятельный человек. Как вы, позвольте узнать, справляетесь со своими доходами? Куда вы их мудро влаживаете?

— Я? Да, я состоятельный человек. Но все свои капиталы я держу… в недвижимости, — откровенно признался Мамай. — Шейх меня надоумил. Знаете, очень удобный способ. Стоят они себе, стоят, а когда надо купить себе новые штаны или автомобиль, подошел, отковырнул… то есть я хотел сказать — пошел, заложил часть недвижимости в банк, и покупай себе новые штаны или автомобиль.

— А из недвижимости вы, конечно, предпочитаете высотные дома?

— Нет, произведения искусства. Чаще всего — скульптуру.

— Ах, какой вы непроизвольно мудрый! — воскликнула потомственная дворянка, оглядываясь, куда бы упасть в обморок. Но сзади стояло ведро — падать было неудобно. — А шейх… он здесь пуцешествует?

— Он здесь практикуется в шоу-бизнесе, — понизив тон, доверительно сообщил Потап, — и имеет уже большие навыки. Кстати, практикуясь в наших краях, он настолько привык к соленым огурчикам, что просто жить без них не может.

— Огурчики? — спохватилась Иза. — Сию единнственную минуту. Вот только… за ними в погреб надо лезть.

— Ничего, шейх, как настоящий кавалер, сам их доставит.

Хозяйка объяснила гостям, как пробраться в погреб, дала свечку и ключ. Первым спустился Гена. Бригадир поджидал его на улице.

— Пота-а-ап! — донеся из подземелья приглушенный голос эфиопа.

— Ты чего там вопишь, маму встретил?

— Он тут! Ленин!

— Правда? Что же он там делает? В подполье сидит?

— Стоит!

— Я так и думал, — пробормотал Мамай и осторожно сошел вниз.

В погребе было тесно. Мерцая круглыми боками, стояли банки с компотами, вареньем и соленьями; из тушенки и рыбных консервов выстроились пирамиды. Оглядев запасы провизии, бригадир удовлетворенно присвистнул.

— Зажиточно живут дворяне. Кулачье, одним словом. О, а вот и вождь! — приятно удивился чекист, заметив стоящий на дальней бочке бюст. — Капусту стережет, вы только полюбуйтесь! Нет, агитатор наш — явная контра. Это ж надо — так опошлить значение пролетарского вождя!

Бюст, как и обещал Куксов, был действительно тяжелый. Но — пустой внутри.

— Жаль, — заключил Потап, обследовав находку, — это была бы романтическая история: глыба золота, которая придавливала квашеную капусту. Жаль. Кроме соленых огурчиков, кладоискатели прихватили три банки тушенки, кильку в томатном соусе и банку сгущенного молока.