Идолов не кантовать

Нуриев Сергей

— Чего?

— Братья, говорю, у вас есть?

— Двое. А что?

— У меня вопросов нет, — быстро охладел Пиптик.

— У нас тоже, — зевнули агрегатовцы.

Дева нехотя нaправилась к выходу.

— Минуточку! — вытянул шею баптист, — у меня есть.

Члены комиссии недоуменно уставились на престарелого коллегу.

Девица плавно развернулась, подошла к Коняке и установила свой бюст на неприлично близкой дистанции. Баптист смутился. Нужно было немедленно о чем-нибудь спросить. Он силился вспомнить инструкцию товарища Мамая, но не находил ничего подходящего. "Что-то

насчет политической подкованности там… — лихорадочно соображал баптист, — и идеологической закалки…

— Вы… — наконец заблеял он, — вы это… комсомолкой были?

— Была, — хихикнула претендентка. — А вы?

— И я… — глупо кивнул Мирон Мироныч, видя, как вздымается ее бюст, и чувствуя, что окончательно теряет бдительность. — А… а в партии, к примеру, состояли?

— Нет. А вы?

— Состоял. В молодости. Да я и сейчас… — Решив, что инструкции выполнены и он начинает болтать лишнее, Мирон Мироныч перешел прямо к делу: — Ну… раз так, то… Короче, на инструктаж хочу вас позвать. Пойдете?

— Пойду, — смеясь, согласилась Люда, — а куда?

"Куда! Куда? В самом деле — куда? — растерялся Коняка, конфузясь от зловещих ухмылок агрегатовцев. — Может, в кино? Нет, сраму потом будет… Но куда?"

— В Дом творчества! — выпалил он. — Фирма "Реставратор". Я там на ключевом посту. Меня там почти все знают. Завтра до обеда и приходите.

И Мирон Мироныч решительно стал вносить данные претендентки в общий список, с ужасом думая, как на все это посмотрит товарищ Мамай.

Тем временем Потап Мамай продолжал идти по следам золотого истукана. Он сидел в кресле и строго следил за тем, чтобы Куксов тщательно вытирал с мебели пыль.

— Товарищ дворянин, вы за сколько свой титул купили? — лениво спросил Потап, доставая сигарету.

— Честное слово! — заговорил Владимир Карпович, прижимая к груди тряпку. — Честное слово, я ради дочери. Это она… Что касается меня, то я всегда верил в нашу партию вообще и в руководство обкома в частности. У меня есть грамоты. В душе я всегда был коммунистом, но вы поймите… Все эти перемены, эти реформы… Дочь из Москвы приехала, говорит, все уважающие себя люди уже давно стали князьями и графами. Но в Москве все дорого, у нас можно взять гораздо дешевле. А тут стали говорить, что дворянам будут раздавать имения. Бесплатно. Вот я и… Но если что — я бы первый отдал свое имение колхозу. Ну, или продал… в крайнем случае, но очень дешево! Верьте мне! Если что — я первый перейду на вашу сторону.

— И очень разумно сделаете. Правда, я считал, что вы от нас никуда и не уходили и товарищ Степан так считал.

— Да, да! Будьте уверены. И товарищу Степану передайте, и он пусть передаст…

— Так за сколько вы купили?

— За двадцать пять тысяч старыми деньгами, — замявшись, молвил Куксов. — Приятель из исполкома помог.

— У вас и справка есть?

— Конечно, с исполкомовской печатью.

— Занятно. Ну а, например, графский титул сколько стоит?

— Не знаю, но дороже, должно быть.

— Очень занятно, — повторил Мамай задумчиво. — Ну вы продолжайте, продолжайте. Вон на углу стола пыль

осталась. Кстати, в вашем кабинете ведь стоял бюст Ленина? Где он теперь?

— У меня дома, — с готовностью ответил Владимир Карпович.

— Дома? Что он там делает?

— Хр… хранится, — нетвердо произнес Куксов, вспомнив, что бюст он использует в качестве пресса для закваски капусты.

— Так принесите его сюда. Он мне нужен.

— Он такой тяжелый. Мне и самому нужен.

— Тяжелый? Это хорошо. Тогда я к вам зайду сегодня же. Вы уверены, что он тяжелый?

— Тяжелый, тяжелый, — заверил Куксов, обрадовавшись, что наконец-то найден повод заманить товарища Мамая в гости. — Так вы сегодня придете? Вечером? О, меня как раз весь вечер дома не будет. Но зато будет моя дочь. Вы даже не представляете, какая у меня дочь! Она училась в Москве, у нее манеры и вообще. Она просто ангел!

— В таком случае я могу зайти завтра.

— Не надо завтра. Мне каждый день дорог. Приходите прямо сегодня. Зачем тянуть? А позвольте узнать… — осторожно продолжал Владимир Карпович, — что вы с ним хотите сделать, с бюстом?

— Реставрировать, — холодно ответил Потап. Нужно же как-то оправдывать нашу легальную деятельность. Вон тот памятник на площади видите? Его тоже нужно незамедлительно снести.

— Но зачем?

— Меня удивляет ваша политическая близорукость. Не сегодня-завтра мы возьмем власть. Что ж тогда, прикажете вновь тратить народные средства на отливку памятников? А пока их не переплавили, мы должны их сохранить. Потомки нам будут благодарны.

— Но как же мы его снесем? Ведь заметят!

— Договоримся с исполкомом. Оформим это как реставрацию памятников истории и архитектуры.

— Но он же совсем новый.

— Придется подпортить… Хотя нет, портить его нельзя. Что ж, придется сносить по просьбе трудящихся. Будем привлекать народные массы и технику. — Потап встал и взволнованно прошелся по кабинету. — Так, говорите, новый? В каком году установили? Вспоминайте.

— Кажется… — бормотал Куксов, морща лоб, — кажется… в восемьдесят восьмом. Точно. До этого у нас гипсовый был, облупленный. Каждый год красить приходилось. А потом вот — бронзовый подарили.

— И в честь чего подарили? — с напором спросил Потап.

— В честь чего? Ах, да! Тогда дата была, круглая. Девять лет как район выполнил план по поставке зерновых. Праздник был, гулянье.

— Да, дата знаменательная, — сам себе шепнул бригадир, — ничего другого не могли найти. Грубая работа. Теперь все сходится.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что к вам все равно зайду. На всякий случай. Можете идти.

Короткий февральский день убегал. Помахивая поземкой, наступали сумерки. По окну медленно ползли узоры. За окном, похожий на жука, буксуя и урча, ехал автобус. Склонив головы и шарахаясь друг от друга, на площади Освобождения бродили прохожие. Храня свой тайный замысел, взирал на них с высока бронзовый Ильич. Храня свой еще более тайный замысел, на Ильича с высока взирал Мамай. Ильичу хотелось объединить прохожих в совхозы и коллективные хозяйства. Мамаю хотелось отпилить у мыслителя руку и дать деру. Их планы не совпадали.