Идти на ощупь
Шрифт:
Нестроев сегодняшний никак не походил на благородного короля. Он поскуливал в такт шагам и все просил ослабить наручники. Алексей сделал было шаг, чтобы подойти и все высказать этому ублюдку, отобравшему у них и Ниной столько счастливых лет. Ведь если бы не он, они уже давно могли бы снова быть вместе, и ее сыновья носили бы его фамилию. Но вдруг, посмотрев еще раз на этого согнувшегося пополам человека, Залицкий отвернулся и пошел к выходу. Нет, никто кроме них самих не был виноват и их разрыве. В том, что гордость и упрямство довели их до беспричинного развода, в том, что теперь ему придется научиться любить чужих мальчишек и считать их своими сыновьями. Хотя, какие же они чужие, они дети
* Леша, Залицкий!
– Костенко нагнал его уже на выходе.
– А ты куда собрался? Ну ты везучий, брат. Такое заведение ни с того ни с сего раскопал. Мы уже следственный комитет вызвали, ждем. Ты тоже будешь нужен, так что не уходи далеко.
* Не могу, Серег. Мне надо срочно уйти. Я на телефоне, если что. Звони, подъеду.
* А далеко будешь?
Залицкий задумался.
* А где у нас "Детский мир", не знаешь?
19
"Объявляется посадка на рейс 7528 авиакомпании "Теравиа" до Тель-Авива. Пассажиров просим пройти к выходу А6".
Илона с облегчением вздохнула. Из-за грозового фронта большинство рейсов задерживалось, и в аэропорту творилось черт знает что. В зале вылета все кресла были заняты. Народ сидел на полу вдоль стен, постелив под себя полиэтиленовые пакеты из дьюти фри, раньше времени выстраивался в очередь на посадку, как будто это могло сократить время ожидания, толпился в проходах. Многочисленные кафе, обычно пустые более чем наполовину, были забиты до отказа.
Мимо прошел сотрудник полиции, и Илона затаила дыхание. Последние двое суток стали для нее настоящим адом. Ей постоянно казалось, что вот-вот к ней подойдут люди в форме, заломят руки и на глазах у всех наденут наручники. Проходя паспортный контроль она так нервничала, что молодой таможенник заподозрил неладное и очень долго всматривался в ее паспорт. Но даже после того как ей было разрешено пройти, чувство обреченности не оставляло ее.
Она не стала сдавать багаж, чтобы по прилете как можно скорее уехать из аэропорта. С большим трудом пристроив свой чемодан на небольшом участке свободного пространства прямо под табло с расписанием, Илона уселась сверху и заставила себя закрыть глаза, дабы не вздрагивать каждый раз, когда видит человека с рацией на поясе. Время тянулось невыносимо долго. Спустя несколько часов, ей все же удалось немного успокоиться. Навалилась тяжелая давящая апатия, которая, тем не менее, не мешала ей корить себя за произошедшее.
И что, черт возьми на нее нашло?! Она всегда считала себя человеком твердым и на сто процентов уравновешенным. То, что она совершила, было так на нее непохоже. По сути своей, это была просто истерика, мерзкая бабская истерика, вылившаяся в непоправимые последствия.
Когда Илона узнала об убийстве Веры, у нее появились опасения, что в ходе следствия правда об их отношениях может выплыть наружу, но тогда она не позволила тревожным мыслям взять над собой верх. Все изменилось, когда эта идиотка Савина объявила во всеуслышание, что убитая ожидала получения крупной суммы денег. Вот тут то у нее не осталось сомнений, что очень скоро все вскроется, и за ней придут.
Конечно же, не было никакого смысла убивать Галину. Все, что могла для того, чтобы в убийстве обвинили Илону, Савина уже сделала. Но в тот момент она была не способна рассуждать логически. Ей просто хотелось, чтобы Галина замолчала, замолчала немедленно и навсегда. Сейчас она благодарила провидение за то, что оно послало ей ту старуху с ее дурацкой болонкой. Если бы не она, Илона, наверняка, довела бы дело до конца и убила безмозглую официантку. И никогда бы себе этого не простила.
Илона Разумовская с самого раннего детства обладала мужским характером. "Пацан растет", - сокрушалась ее мама,
Илона училась в седьмом классе, когда ее лучший друг Вадик Белоусов влюбился в Лидку из четвертого подъезда. У Лиды была длинная светло-русая коса ниже пояса, черная кожаная куртка с металлическими заклепками и дерзкий взгляд.
Однажды, ноябрьским вечером, родители, как всегда, отослали Илону гулять с Чейзом. Бультерьер был добрейшим созданием, но абсолютно пустоголовым. Моросил дождь, на улицах никого не было, и она без колебаний спустила его с поводка. Чейз немного побегал вокруг нее, задрал лапу на ближайшей клумбе и уже собирался было облаять проехавшую мимо машину, как вдруг заметил что-то в пожухлой траве. Крупная серая крыса, метнув длинным хвостом, перебежала дорогу и скрылась за гаражами. Бультерьер ринулся за ней. Илона бросилась следом. Мама строго-настрого запрещала ей ходить в ту сторону. Увидь ее кто-нибудь из соседей, мгновенно донесли бы родителям, где гуляет их дочь, и никакие оправдания не спасли бы ее от недельной вахты на кухне.
Забежав за гаражи, Илона в панике стала искать взглядом собаку и не сразу заметила стоящих под фонарем Вадика и Лиду. Парень крепко прижимал девушку к столбу и впивался ей в губы, обхватив двумя руками за талию. Они целовались с закрытыми глазами и не обращали никакого внимания на Илону, замершую в нескольких метрах от них. В груди у нее все оборвалось. Глаза наполнились слезами, а подбородок предательски затрясся. Ей хотелось убить Вадика, убить любого, кто подойдет к Лиде. В ладонь ей уткнулся мокрый нос. Чейз упустил свою крысу и пришел с повинной. Она посмотрела на собаку, будто видела ее впервые, а потом закричала, указывая пальцем на Белоусова: "Фас, Чейз, фас!" Но бультерьер, к счастью, не был обучен командам. Он жалобно глазел на молодую хозяйку, вилял хвостом и все терся мокрым носом о ее ладонь.
Влюбленные, наконец, оторвались друг от друга и с недоумением посмотрели на Илону. Увидев слезы в ее глазах, Лидка самодовольно ухмыльнулась. Ее раздражала эта мужиковатая деваха, и то, как много Вадик говорил о ней: "Илона то, Илона се, Илона - настоящий друг". Она подозревала, что Разумовская просто влюблена в ее парня. Пусть теперь поплачет, будет знать, как на чужих бойфрендов заглядываться.
Белоусов виновато потупился. Ему как раз никогда раньше не приходило в голову, что Илона может из-за него плакать. А ей хотелось закричать: "Целуйся! Целуйся с кем угодно, только не с ней! Не смей к ней подходить, она моя!" Но вместо этого она схватила за ошейник растерянного Чейза и, не разбирая дороги, побежала в сторону дома.
Войдя в квартиру, она отпустила собаку и скрылась в своей комнате. "Иля! А лапы ты ему почему не вытерла!? Посмотри, что он мне тут натворил!", - прокричала из кухни мать, но она не отвечала. Илона свернулась калачиком на своей кровати, не в силах больше сдерживать слезы. Она и раньше понимала, что с ней что-то не так, но избегала задумываться об этом всерьез. Теперь же страшная действительность проехалась по ней многотонным грузовиком. Что ей со всем этим делать? Кому рассказать? Рассказывать никому было нельзя, это очевидно. Мать не переживет. Отец и подавно, он гораздо слабее матери, хоть и выше на две головы. Это Илона поняла уже давно. Нет, никто не должен догадаться, что она ненормальная. Никто.