Иерусалимские сны
Шрифт:
Солнце начало садиться, арабы вновь стали прибывать. Видимо, приближалась очередная молитва.
— Сплошной «хадж», — сказал Сэм, — пора уматывать. Ты уже попросил у Бога, что хотел?
— Да, — ответил я.
— Надеюсь, не из мечети? — уточнил Сэм.
— Нет-нет, — ответил я, — с горы, с вольного воздуха.
— Жди положительных результатов, — пообещал он, — и кончай свой роман со Стеной. Она ни к чему хорошему не ведёт. Нужно строить Храм, дружище. Надо подниматься на гору, надо подниматься…
Сэм
— Она была у тебя с собой?! — обалдел я.
— Разве расстаются с прекрасной невестой? — ответил он и погладил её горячий металл.
Мы спустились с горы. Несколько японцев захотели сфотографироваться с нами — видимо, одежды наши были красочны. Сэм распушил усы и показал белые зубы.
— Аллах акбар! — рявкнул он.
Японцы были очень довольны. На нас уже надвигались немцы с киноаппаратами — и мы бежали.
В туалете ближайшего кафе мы переоделись и двинули к Мусорным воротам.
Сэм обнял меня и залез на стену.
— Ну, что тебе сыграть, дружище?
— «Сторми везе», — попросил я.
Он вскинул в небо золотую трубу…
Есть два Иерусалима: один — земной, другой — небесный.
Арабы считают, что небесный находится в пятнадцати километрах над землёй, евреи — что в двадцати пяти.
Я был в еврейском.
Он ничем не отличался от земного, только там стоит наш Храм и евреев пускают на Храмовую гору.
Я взошел на нее и задрал голову к Богу.
— Всевышний, — сказал я, — я шляюсь по свету, сижу в кофейнях, торгуюсь на базарах, околачиваюсь в портах. Я встречаю людей, много людей, хотя мне вполне хватило бы и десятка — как раз тех, кто попадается мне крайне редко. Я встречаю святых и распутников, умных и глупых, пропойц и трезвенников, скупых и бессребреников — мы не вольны выбирать наши встречи, когда мы в пути. С кем я говорю — тем и становлюсь. С умным я мудр, с кретином — идиот, со смешным — смешной, с посредственностью — примитивен и блестящ с остроумцем. Поэтому идиот всегда видит во мне дебила, а мещанин — серость. Чтобы понять, что я умён, — надо быть мудрым, что я остроумен — надо быть блистательным. Ты понимаешь, Всевышний, к чему я клоню?
Когда я встречаю влюблённого — я готов обнять весь мир, расцеловать полицейского и подарить цветы налоговому инспектору. Небо во время таких встреч для меня — самое голубое, море — самое огромное, и я люблю всех, даже себя.
Когда я наталкиваюсь на мизантропа — я ненавижу мужчин и женщин, молодых и старых, красивых и уродливых, богатых и бедных, чернокожих и белокурых, аристократов и бродяг, я ненавижу всех, своего собеседника и себя.
С праведником я чист, я хочу вывести свой народ из рабства, я хочу спрятать преследуемых, раздать все деньги бедным, забраться на вершину Гималаев и искать истину.
Я встретил зануду — и мы целыми днями жаловались друг другу на печень, погоду и качество голландского сыра. Мы брюзжали на кофе в кофейнях,
Я повстречал весельчака — мы радовались дождю, смаковали дрянной чай, пьянели от пения птиц, хвалили врагов, восхищались идиотскими фильмами, друг другом и Божьим замыслом, каждый мужчина для нас был Спиноза и каждая женщина — мадонна.
Я познакомился со сплетником — и мы часами мололи языками, перемывая косточки соседям, сослуживцам, родственникам, чьим-то женам, чьим-то мужьям, умершим героям, президентам, ученым. Не было такой гадости, которой бы мы о них не сказали, и чем чище был человек — тем грязнее была сплетня о нём.
Я встретил молчальника — и мы часами молчали, слушали Грига, или как падает снег, или как течёт время. Мы слушали, как спускается на город печаль, как души восходят к звездам, как шепчутся влюблённые в далеком саду…
Я встретился с хасидом, — и мы танцевали бурные танцы, пели библейские песни, рассказывали мудрые притчи и благословляли детей на улыбку и радость.
Я повстречал музыканта — мы говорили о Вивальди, о скрипках Паганини, о качестве фраков, о палочке Тосканини и о Верди, который умер под забором.
Я столкнулся с вором — мы делились, как лучше залезть в карман и как — в сумочку, что лучше брать — табачную лавку или магазин оптики, и, беседуя, мы воровали ложечки, салфетки, блюдца и чашечки.
Я познакомился с одним мечтателем — мы читали поэтов, летали меж звёзд и залетели в страну, где все жили весело и великодушно, где отдавали своё тепло и забирали чужой холод, где женщины были прекрасны и добры и не ходили на работу, а если работали — то их туда носили на руках; где всё было полно любви, возвышенной и бесконечной.
И я встретил торговца — мы хвастались нашим богатством, мы продавали меха и женское тело, баранину и великие фильмы и на всём делали деньги. Прежде, чем что-то предпринять, мы думали, сколько на этом заработаем — на женитьбе, на дружбе, на стихах. За деньги мы могли всё купить, продать и продаться.
Я познакомился с бессребреником — мы сорили деньгами, раздавали зарплату зевакам на улице, ничего не запрашивали за наши пьесы и давали деньги в долг без процента, а потом долг не забирали; мы кидали банкноты нищим и музыкантам. Мы не говорили о деньгах, не делали их и не думали о них. Мы оценивали человека по карману, если этот карман был дырявым.
Бог мой, я много прожил, я многих встречал, я даже не рассказал тебе обо всех, кого я встречал, потому что о некоторых встречах мне не хотелось бы говорить. Я многих встречал, — но больше не хочу встречать всех, попадающихся на пути. Пошли мне добрых, пошли мне радостных и великодушных, весёлых и открытых, влюблённых и мечтающих, парящих и танцующих. Пошли мне их — и Ты увидишь, какой я буду очаровательный…