Иерусалимский ковчег
Шрифт:
Едва оказавшись за пределами елагинского поместься, мы погнали своих лошадей галопом, в надежде перехватить в доро— ге сиятельную Лидию Львовну.
На горизонте показалась щегольская карета Полянской. Мы с Кинрю ринулись ей на перерез, и японец выстрелил в воздух. Одна из лошадей в экипаже графини встала на дыбы, карета резко остановилась, едва не перевернувшись.
— Что происходит? — закричала женщина, высунувшись
Кинрю направил дуло пистолета прямо ей в лоб.
— Выходите, сударыня, — процедил он сквозь зубы.
Мой конь остановился, я слез с него и подошел вплотную к карете.
— Яков Андреевич? — графиня была удивлена. — Какими судьбами? — однако ни единая черточка на ее прекрасном лице не выдала и капли волнения.
— Неисповедимы пути Господни, — ответил я ей тоном проповедника. — Вы разве не слышали, что сказал Кинрю? Выходите! — велел я ей.
— Уберите оружие, — попросила Полянская.
— Ни за что! — воскликнул Кинрю. — Вы можете выкинуть все, что угодно.
Графиня с большой неохотой выбралась из кареты, и я помог ей спуститься на землю.
— Где письма? — спросил Кинрю.
— Это не ваше дело, — резко сказала Полянская.
— Отвечайте! — настаивал я.
— Яков Андреевич! — воскликнула Лидия Львовна, изобразив самое невинное выражение лица, на которое только она была способна. — Я не понимаю, о чем вы говорите!
— Вы лжете, сударыня, — жестко ответил я. — Не вынуждайте меня прибегать к крайним мерам! Отдайте мне переписку!
— Не за что на свете! — воскликнула Полянская, сверкнув глазами.
— Держи ее на мушке! — велел я Кинрю, который не сводил своих узких глаз с графского кучера, а сам забрался в карету. Но все мои усилия так ни к чему и не привели, писем в экипаже графини мне обнаружить не удалось.
— Госпожа Полянская, — позвал я графиню. — Пожалуйте в экипаж. Мне нужно вас обыскать.
— Что? — голос графини задрожал. — Как я в вас ошибалась, сударь, — горько усмехнулась она.
— А я, сударыня, на вас счет, увы, никогда не заблуждался! — ответил я с грустью.
В итоге, я все-таки извлек похищенные послания из-за рассшитого цветами корсажа моей обожаемой русалки, которая с досады готова была броситься на вашего покорного слугу с кулаками.
— Я вас ненавижу! — закричала она нам вслед.
Я же готов был ответить графине, что по-прежнему
У Выборгской заставы нас уже выехали встречать верховые с фонарями, посланные Кутузовым. Мира проболталась ему, куда я поехал, как только он надумал нанести мне визит, вернувшись из своего «заглазного имения»!
В этот же вечер я передал ему злосчастную переписку!
На собрании ложи, состоявшемся через несколько дней, я узнал, что реликвия была передана в Риме нашему Ордену, а господин Елагин выехал из Российской империи в неизвестном направлении на неопределенный срок.
Я же, в довершение всего, совершил одну непростительную ошибку, решившись навестить графиню Полянскую, мысли о которой не выходили из моей головы.
Лидия Львовна изменилась, похудела, черты ее лица заострились, а глаза горели лихорадочным блеском, но от этого она только похорошела.
Полянская встретила меня в светло-зеленом капоте, который удивительно шел к ее прозрачным глазам.
— Я пришел принести вам свои извинения, — сказал я графине.
— Уходите, — произнесла она с ненавистью. — Мне ваши извинения не нужны! Вы лишили меня моего счастья! — выдохнула она. — Анатоль уехал в Италию, он сложил с себя полномочия бальи, потому как не справился с миссией, наложенной на него Мальтийским орденом. И я его больше никогда не увижу! — воскликнула Лидия, и слезы заблестели в ее глазах.
— Но…
— Не тешьте себя надеждой! — перебила меня графиня. — Ничто и никто не заставят меня забыть его, — сказала она. — Ни его холодность, ни время, ни молитва! — Он пытался застрелиться из вашего пистолета, — добавила Лидия с горечью, — и этого я вам никогда не прощу!
Вот так и закончилась история с Иерусалимским ковчегом. Одолев своего врага, я так и не почувствовал себя победите— лем!
Дмитрий Иванович Готвальд перевернул последнюю страницу и захлопнул тетрадь. Стемнело, он погасил мерцающую свечу.
Этнограф попробовал уснуть, но лунный свет не давал ему покоя. Какую же истину Луна желала ему открыть? Этого ученый не знал, но у него еще оставался целый ящик с записями Кольцова, и он намеревался прочесть их все, от корки — до корки!