Иерусалимский вокзал
Шрифт:
Шопен мирит меня с врагами,
И Шуберт нежен до поры,
И только Бах на той же гамме
Вознес себя на алтари.
И просветлел. А чернь смутилась
И, молча стоя у икон,
То улыбалась, то крестилась
В ответ на жалобы мадонн.
Миры, придумавшие Баха,
Не знали, что такое низ.
На шее черного монаха
Он золотым крестом повис.
Львов, 1967 г.
ЧЕЛОВЕК
Приходила
Улыбалась, грустила, рыдала.
А весной принесла незабудки,
И не стало ее. Не стало.
Но нежданно врывалась в душу
Жутким плачем полночных кошек,
Будто все человечество душат
Из-за пары свинцовых сережек.
За плечами дрожал Иисус.
Пел сосед высоко над клозетом.
А она мне приносит свой груз:
Колокольчики, камни, кометы.
Ташкент, 1967 г.
МИРАЖИ
Явилась тьма.
Добро и свет
Уходят в наши сновиденья,
Когда сознанья больше нет,
Ни смерти нет и нет рожденья.
И пишут розовой рукой
На стенах черного пространства
Ладью над лунною водой,
Лагун песчаное убранство.
И ветер утренний спешит
Поссорить море с берегами,
Он тишиной еще расшит,
Он сыт вчерашними делами.
И только старый дикий пес
Глядит в пугающие воды.
Он все побои перенес
За дорогой глоток свободы.
Кому нужна его печаль,
Его восторженная дума…
И бьются волны о причал,
И пена залетает в трюмы.
Одесса, 1967 г.
***
Не трогай губ
мечом молчанья,
Дай словом одурманить миг,
Найти его истолкованье
В пустыне звуков,
в свалке книг.
1967 г.
***
Двенадцатый месяц в расходе,
Двенадцатый день холода,
И в городе, как в огороде,
Навалено снегу и льда.
Двенадцать шагов между нами,
Двенадцать заученных слов.
Декабрь в полосатой пижаме
На каторгу ехать готов.
1967 г.
ЖЕНЩИНА
Свеча на солнце растопилась,
Запахло ладаном янтарным,
И ты чему-то удивилась
И встрепенулась благодарно.
И неожиданно настала
Минута исповеди нежной,
И сердце биться перестало
Среди зимы
И в зеркалах не отражалось
Твое светящееся тело,
Тебе впервые разрешалось
Забыть свое земное дело.
И тихо погружаясь в запах,
Ты растворилась в свете неба,
А у двери на задних лапах
Пес заскулил, наевшись хлеба.
1968 г.
НОВГОРОДСКИЕ КОЛОКОЛА
По ком звонят колокола?
Что может с нами приключиться?
Но только знаю: не со зла
Идет на исповедь убийца.
Я слышу звон: дурной монах
Крадется дальними дворами,
Он любит женщин, как монарх,
Он смотрит Божьими глазами.
Уходит из-под ног земля,
Плывет на чьих-то теплых спинах,
И, словно тонущий в трясине,
Бьет день и ночь в колокола.
1968 г.
СЕЛЬСКАЯ ЧАСОВНЯ
Часовня старым часовым
Стоит в конце дороги,
Она добра желает злым,
Святым целует ноги.
Ее безгрешным ремеслом
Любуются селяне,
Она глядит на каждый дом,
На лес и на поляны.
В ее саду стоят кресты,
Как яблоням подпорки,
Здесь могут душу отвести
Больные богомолки.
И свежесть трав, и запах дров,
Как шепот мирозданья,
Здесь каждый камень – богослов
Из вавилонских зданий.
Могильщик водку в яме пил,
Занюхивал землею
И с мертвецами говорил,
Как будто сам с собою.
1968 г.
ОТЦУ
Не верь, не верь людской молве!
Она тупа, порочна.
Дорог дано нам только две:
Прямая да обочина.
И пусть пророчат мясники
На бойне с топорами.
А мы уходим в лесники
С прекрасными глазами.
Сапожник, ангел без сапог,
Раздай в подковах счастье
И оставайся сам, как Бог, —
Без денег и без власти.
И семь свечей, как семь костров,
Изложишь в синагоге.
В твоем талмуде много слов
и сильных и убогих.
Не утаи ж и от меня
Тоску самосожженья.
Мне у библейского огня
Не будет униженья.
1968 г.
ОСЕНЬ
Эльке К.