Иерусалимский вокзал
Шрифт:
Павшего в первый день войны Судного дня.
Живыми с войны возвращаются трусы
И горстка живых храбрецов.
А там пусть истории лживые музы
Нас бросят на чаши весов.
Но где-то, когда-то и кто-то нас спросит:
– А как ты остался в живых?
Не знаю, зачем нас земля только носит
В ладонях надежных своих…
ЕВРЕЙКА ИЗ ВАРШАВЫ
Дорогой
Не панна уже и не пани —
Ромашки повытоптал век.
С утра телефон хулиганит:
Мадонна, взойди на ковчег!
И в зеркало смотрит мадонна,
И в зеркале видит она
Колодец испуга и стона
До сердца, до самого дна.
Отплыл ваш ковчег, варшавянка,
Простите уж нас, горемык.
Ну разве заметишь из танка
Сиротское пламя гвоздик?
Простите нас, добрая пани,
За грубую силу в губах.
Из боли нас век отчеканил
На русских и польских снегах.
И вся из чистейшего воска
Живет между каменных стен
Испуга и стона березка
Двенадцати наших колен.
Март 1975 г.
ЖАННЕ
Как лань среди машин и шума,
Ты в заблужденье введена.
А под дождем гуляет Шуман,
Напившись нашего вина.
Не стоит нам терять друг друга
В колючих зарослях сонат.
Вот помолиться вышла фуга
О тех, кто не придет назад.
Герою гимн сыграй погромче,
Пусть и его помянет век:
Среди людей он выл по-волчьи
И пел волкам, как человек.
И реквием сыграй, родная!
Мы свечи белые зажжем,
Чтоб души мертвых, пролетая,
Не заблудились под дождем.
Пусть музыка откроет двери,
Едва вернувшись с похорон,
Глядит, как Моцарту Сальери
Готовит плаху, а не трон.
И пусть застонет, возмутится
"Сонаты лунной" серебро,
И мир опять засеребрится,
И гений сядет за перо.
Февраль 1976 г.
ВОРОТА ГАЗЫ
Памяти Отца
УТРЕННЯЯ МОЛИТВА
Замычали минареты,
До рассвета два часа.
Петушиной оперетты
Разлетелись голоса.
Не осталось в небе места:
Все в молитвенном огне.
Даже пальма, как невеста,
Исповедуется мне.
И сова, ночная птица,
Облетая минарет,
На публичный дом садится
И кричит, что Бога нет.
***
Здесь птицы не поют,
То шепчут, то кричат наперебой.
А по ночам бездомные собаки
Ласкаются точь-в-точь как мы с тобой.
Быть может, Газа – просто в ад предбанник,
Где славный кофе пьется задарма.
Сидишь в пыли, сосешь восточный пряник,
Кричит мечеть, и молится тюрьма.
ПАТРУЛЬ
А в Газе что ни день цветет мимоза,
И кофе у арабов на усах.
Мой хрупкий век, свалившийся с обоза, -
Такая грусть в твоих глазах…
С меня дождями первородство смыло,
Не различить, где Тора, где Коран.
Сидит Агарь и кормит Исмаила,
И вспоминает Ханаан.
И кажется, кого-то узнавая,
Она взглянула сукой на солдат;
А камень, надо мною пролетая,
Шепнул на ухо:
– Он твой брат!
***
Арабы в кальсонах
Шатаются в Газе.
Тут били Самсона
За блуд и проказы.
И всюду рассказы
О смерти героя.
Уходим из Газы
И нет нам покоя.
***
Нам кажется, что осенью война.
Храни нас, Бог, в любое время года!
Но страха трехэтажная волна
Снесла покой, как мачту с парохода.
Мир был задуман, как великий храм,
Где обувь оставляется у входа.
И дождь струит по голым животам…
Храни нас, Бог, в любое время года!
Я жду войны. Я к ней уже привык.
И только шрамы, как уста урода,
Трещат по швам, освобождая крик:
Храни нас, Бог, в любое время года.
***
Черноглазая Газа
Очарует туриста.
От тюрьмы до базара
Метров триста.
Просит нищий на свалке
Пулю в лоб или хлеба,
Проклинает солдата
И апрельское небо.
***
Вздымая горбатые спины,
Из тьмы обветшалых шатров
Рабами бредут бедуины
На зов городских петухов.
Как будто тысячелетья
За чашечкой кофе
В шатрах
Мудрили они над мечетью
В бездонных синайских песках.
А церковь им не по карману.
Хранит их Господь про запас:
Они по великому плану
Заменят когда-нибудь нас.
И в поисках третьего Храма,
Взлетев на последний виток,
Сказал я:
– В шатры Авраама
Верни нас, единственный Бог.
Пусть целую вечность продлится
Молчанье в дырявом шатре.
И время –
Хищная птица –
Устало кружит по жаре.