Игнатий Лойола
Шрифт:
— Хорошо. Я готов. — Согласился Лойола. Он был уверен в успехе мероприятия.
— Я позову вас, как он приедет, и расскажу ему о вашем похвальном рвении, — пообещал гвардиан.
Четыре дня Иниго совмещал осмотр святынь с добыванием хлеба.
Получалось неплохо. На пятый гвардиан сообщил о прибытии провинциала.
В келье сидел очень усталый и запылённый францисканец. Увидев бодро ковыляющего паломника, он тяжело вздохнул.
— Мне рассказали о вашей набожности, — начал он.
К сожалению, вынужден отказать в вашей просьбе.
Иниго не поверил своим
— Почему... отказать? Я же не прошу пищи у обители.
— Видите ли... как вас звать? Иниго... не один вы хотите остаться здесь. Люди остаются, а потом попадают в плен к арабам или умирают, а францисканский орден несёт расходы. Мы вынуждены выкупать наших братьев или хоронить их, а средств на это не имеем. Поэтому, ценя вашу набожность, я настаиваю, чтобы вы отплыли завтра с вашей группой.
Лицо Иниго потемнело.
— Это не моя группа, — сказал он резко, — я иду один. И я прибыл сюда не для битья поклонов! Я собираюсь проповедовать. Язычникам и своим братьям, отошедшим от Христа. У меня есть дар убеждать. Вы можете увидеть сами!
— Интересно. Я бы посмотрел, — провинциал оживился, — а вам известны арабские обычаи и праздники?
— Разумеется, нет, — сухо ответил Лойола, — с чего бы мне интересоваться жизнью неверных?
— Жаль. Прежде чем нести людям мысль, неплохо бы узнать их получше.
Иниго не успел ответить. Францисканец прищурился, оглядел собеседника с ног до головы и заметил:
— Проповеднику необходимо знание теологии. Это так, к слову. Я не могу ставить под сомнение ваши знания.
— Теология? Это ещё что такое? — удивился Иниго.
— Наука, имеющая своим предметом Бога, Богооткровение, Божественное домостроительство, различные аспекты жизни церкви. Все, кто проповедует, — должны иметь теологическое образование.
— Вы считаете, вдохновение, ниспосланное Святым Духом, хуже?!
— Нет-нет, ни в коем случае, — успокаивающе сказал провинциал, на всякий случай отодвигаясь подальше. — Но, скажите, вы помните заповеди? Например, в чём состоит седьмая?
— Не надо меня запугивать, — отрезал Лойола, — я всё равно буду проповедовать, что бы вы там ни говорили!
— Значит, что бы мы ни говорили? — переспросил францисканец почти весело.
— Ну... если только мне бы пришлось совершить грех.
Провинциал поднялся.
— Видите этот шкаф? В нём хранится папская булла, разрешающая нам отлучать от церкви всех, кто остаётся в Святой земле вопреки предписаниям нашего ордена. Обычно я её не достаю, но специально для вас...
Францисканец полез в карман коричневого балахона за ключами.
— Не надо, — остановил его Иниго, — я вам верю.
Но надо же, как странно и обидно... Надо всё же завести себе собачонку!
— Собачонку? — удивился провинциал. — Зачем?
— Чтобы ходить всюду за ней... отдать судьбу в её руки, лапы, то есть... короче, чтобы не ошибиться в выборе пути.
— Удачи вам, — тон провинциала свидетельствовал об окончании разговора.
Иниго, хромая, шёл по монастырскому дворику, озадаченный, но не уничтоженный. Он всё же добрался до Святой земли без денег. Значит,
Он решил до отъезда ещё раз сходить на Елеонскую гору. Может, там, у камня, с которого вознёсся Иисус, придёт ответ?
Паломники ходили туда только в сопровождении проводника-турка, но Иниго не хотелось ждать и просить. Незаметно ускользнув от группы, он с трудом начал подниматься.
Раздался окрик на незнакомом языке. Стражники преградили Иниго путь, один на ужасной латыни повторял непонятные слова «разрешение», «дозволенные часы». Иниго нащупал в кармане перочинный ножик, подаренный сенатором, очень красивый.
— Вот, возьмите... очень нужно пройти...
Забрав взятку, они мгновенно перестали его замечать. Паломник поднялся к священному камню. Смутные отпечатки ног сохранились на нём. Иниго внимательно всматривался, пытаясь понять, где правая, а где левая нога. Почему же Господь не дал ему проповедовать? Какие ещё грехи висят на нём?
Чуть в стороне на своём непонятном языке переговаривались стражники. Сколько они уже охраняют эту гору, а так и не научились хотя бы латыни! И тут паломника осенило. На каком языке он собрался обращать неверных? На родном баскском? Или хорошо знакомом испанском? Ведь даже латынь он знает плохо, постоянно делает грубейшие ошибки, которые легко могут извратить смысл проповеди!
Он упал на колени, прославляя мудрость Господа, не давшую ему совершить ошибку, а когда поднял — увидел, как к нему бежит, размахивая палкой, францисканец, служивший в обители привратником. Налетев на Иниго, словно коршун, он вцепился ему в руку и потащил вниз, злобно бормоча:
— Сбежал, значит! Связать тебя верёвками да погрузить на корабль, чтоб не вырвался! Ишь, чего придумал!
«А вот и собачонку послал мне Господь», — думал Иниго, кротко позволяя вести себя. В этом же смиренном состоянии духа он присоединился к группе паломников, отправляющейся в Яффу искать корабль до Кипра. И опять его не хотели брать без денег, несмотря на уговоры остальных паломников, которые почему-то считали его святым.
— Святой, так пусть идёт по волнам сам, без корабля! — кричал капитан. — Нечего вешать нахлебников на мою шею.
Рядом стоял совсем маленький кораблик, хозяин которого согласился взять бесплатно нескольких паломников. Взойдя на палубу, Иниго снова смог полюбоваться презрительным выражением лица капитана, накричавшего на него.
Море волновалось. Барашки волн взмахивали кудлатыми спинами. Утлое судёнышко качало немилосердно. Морская болезнь всё же настигла Иниго (а может, желудок устал питаться отбросами). Ему стало так плохо, что, когда поднялась сильная буря, перепугавшая всех, — он обрадовался возможности умереть. С такими мыслями он привязался к мачте, и это было правильным решением. Волны, периодически окатывавшие его с головы до ног, отвлекали от страшных болей в желудке. Сквозь стену воды он видел, как большой корабль с презрительным капитаном разбился о скалы.