Иго любви

Вербицкая Анастасия Алексеевна

— Чего учите, тетенька? И без вас командиров много, — огрызнулся рыжий наглый красавец Егор.

— Ах, уж и дерзкий же ты мужчина!.. До чего неуважительный! — прошипела Поля. — Вот погоди ужо! Молодая майорша сбавит с тебя спеси…

— Ох!.. Испугался! На ночь не стращайте!

Аннушка слабо пискнула и поперхнулась, так больно ущипнул ее денщик в темной передней.

Накануне свадьбы Вера очень устала, примеряя подвенечное платье, над которым Аннушка должна была просидеть всю ночь. Зевая и шатаясь от слабости, она

подошла поцеловать руку матери. Та озабоченно перекрестила ее и тотчас ушла на кухню, чтоб с Настасьей обсудить, что надо с утра купить для свадебного ужина.

И только через час точно что стукнуло ей в голову: «Последняя ночь Верочки…»

— Боже мой! — так и вскинулась она… И зарыдала.

Всласть наплакавшись у себя, она на цыпочках вошла в комнату дочери. Никогда не забывала Надежда Васильевна перекрестить ночью спящую Веру… «А завтра ее здесь уже не будет…» — подумала она и всхлипнула опять.

Вот она тихо дышит, подложив руку под щечку, вся свернувшись в комочек, закутанная в свой атласный, стеганный на вате халатик. Малокровная и зябкая, после воспаления в легких, она всегда спит в этом халатике и снимает его только, когда утром нагреются комнаты. Так велел доктор.

Что ждет Верочку? Тот ли это суженый, которому она была назначена судьбой? Тот ли это мудрый лоцман, которому дано провести через все рифы и шквалы до мирной пристани хрупкий челнок? Страстно любить барона Вера, конечно, не будет. Да это и не нужно для счастливого брака. Но если когда-нибудь страсть проснется к другому? Если не минует ее эта огненная чаша наслаждения и боли?

Надежда Васильевна тихонько опускается на колени, на коврик, и молится без слов, сложив поднятые руки, подняв прекрасные глаза на икону, озаренную лампадкой. Молится, заливаясь жгучими слезами. Последняя ночь… Последняя ночь… Не она ли сама из этой уютной, светлой комнатки, полной сладкой тишины, вытолкнула свое дитя в шумный и суровый мир, в жестокую жизнь, в Неизвестность?

— Прощай, Верочка!.. Прощай, детка моя любимая… И прости меня, твою грешную, твою несчастную мать!..

Аннушка нашла Надежду Васильевну в гостиной, истерически рыдавшую в одиночестве.

— Царица Небесная!.. Нате вам водицы… Я-то шью, слушаю, что такое?.. Полно вам убиваться, Надежда Васильевна!

— Ах, Аннушка, Аннушка!.. Если б ты знала…

«Она мешала мне…»

Слова эти жгут ее уста. Но сказать их она не смеет.

Стоя на коленях, Аннушка целует руки Надежды Васильевны. И ей сладка эта ласка. Как жутко быть одной в эту ночь с такими мыслями!

— Стар он для нее, Аннушка… Она никогда не узнает, чем жизнь красна…

Она заснула только на заре. Мучимая сомнением и раскаянием, она несколько раз входила в комнату дочери, крестила невинно спавшую девушку, слушала ее дыхание, глотала слезы, садилась в кресло, у изголовья ее, и дремала. Потом вдруг вставала, точно

пронзенная внезапной болью, и опять падала на колени, и молилась, лепеча бессвязные слова, прося прощения у Веры, прося у Бога счастья ее единственному ребенку. О, как страшил давно желанный миг! Не отдалить его теперь! Не избежать судьбы…

А утром она встала раньше всех, разбудила Настасью и послала ее на рынок, подняла прислугу, наскоро выпила крепчайшего кофе, обжигавшего ей губы и язык, и вместе с Полей поехала на новую квартиру барона. Он жил теперь совсем близко от невесты. Аннушке было запрещено будить Веру. Пусть сил наберется!

Им отпер Егор. Надежда Васильевна так поглядела на него, что он сразу вытянул руки по швам.

— Барон встал?

— Точно так-с… Чай кушать изволят.

— Доложи…

С Полей вместе Надежда Васильевна расставила все сундуки, заперла серебро в буфет, выложила часть белья в комод, развесила платья в шкафах. Барон во время уборки ушел куда-то, а через час вернулся с двумя клетками. В одной сидел чиж, в другой канарейка. Он только из вежливости взглянул на серебряный самовар и на сундуки. Целый час он возился с птицами, насыпая им корму, чистя клетку, подсвистывая упорно молчавшему чижу.

— Верочка любит птичек?

— Терпеть не может, — сухо оборвала его Надежда Васильевна.

— Ах, как жаль!.. А я думал…

Он исчез. Когда Надежда Васильевна с Полей садились в сани, они встретили его уже у крыльца. Он вел на цепи пуделя.

— Золото, а не пес, — с сияющим лицом крикнул он. — За три рубля купил… Породистый и только что не говорит…

Надежда Васильевна, поджав губы, посмотрела на него, потом на Полю. Глаза их встретились. Сани тронулись. Обе тряслись от смеху.

Надежда Васильевна прошла прямо в спальню дочери. Но та еще спала.

— Тише! Не стучите! — шепнула Надежда Васильевна Аннушке. — Пусть спит! Это ее последний сон в моем доме.

И она опять беспомощно всхлипнула. Плакала и Аннушка, отвернувшись к стене.

— А Лизавета где? — вдруг вспомнила Надежда Васильевна, переставая плакать.

— Чай пьет в девичьей.

— Как барышня позвонит, иди с нею. Пусть приучается!

Вот, наконец, раздался звонок.

— Кофе варите! — крикнула Надежда Васильевна, заглядывая в столовую.

— Что вы, сударыня? — зашипела Поля, округляя глаза. — Мыслимое ли дело невесте кушать? В этакой-то день? Ничего до венца не полагается…

— Не рассуждать! Буду я ее морить до вечера без еды? Ей в церкви дурно сделается… Вари кофе скорей!

Она вошла в спальню и кинулась к Вере. Села на постель и опять зарыдала.

В халатике и белом чепце Вера казалась подростком. В заспанном и бледно-розовом, как лепестки цветка, лице ее ясно отразилось недоумение. Почему плачут матери, если дочерям надо выходить замуж? И если матери сами так торопят это событие?