Иго любви
Шрифт:
Барон встает, выпрямляется и, откашлявшись, говорит серьезно, задушевным звуком:
— Имею честь просить руки Веры Александровны…
Глаза Надежды Васильевны становятся влажными.
— Я очень тронута, барон… Теперь в вашу любовь я верю… Но… передала ли вам Филипповна, что моя дочь бесприданница? Я могу дать за нею, кроме тряпок, тысяч пять, не больше…
— Ради Бога, ни слова об этом! Я готов взять ее в одной рубашке… Не в деньгах счастье…
Надежда Васильевна вытирает слезы.
— Вы с вашим именем и положением могли рассчитывать на прекрасную партию… и я польщена за
— Согласится ли она? Я стар для нее… и… она любила другого…
— Ах, вы слышали?
— Она сама мне об этом сказала…
— Вот как! Она никогда ни с кем не говорит о Феде…
— Она его не забыла…
— А… Это вздор! Живой муж всегда будет дороже мертвого жениха. Об этом не тревожьтесь. Но… чужая душа потемки. Неволить ее я не буду. Она у меня одна.
Барон красен и смущен, когда откланивается. Он с трепетом будет ждать ответа. И если Вера Александровна согласится, он завтра же днем будет здесь.
Когда час спустя Поля с торжественной физиономией распахнула дверь комнаты и доложила Вере:
— Вас мамашенька просит… — Вера уже знала зачем.
За эти дни она много думала о словах барона. Было в них что-то глубоко трогательное и прекрасное, что дошло до сердца, измученного одиночеством. Хотелось быть для кого-нибудь первой и единственной. Она чувствовала себя такой лишней, ненужной в этом доме, — она, привыкшая считать себя здесь первым лицом. Теперь она мешала счастью матери.Эта мысль жгла ее, вызывала днем и ночью приступы отчаяния. Ревность, горечь, ненависть к Хлудову, стыд за мать, — все это, как яд, капля за каплей подтачивало ее силы. Выход был один — замужество. Все равно с кем. С первым, кто посватается… Это решение уже лежало созревшим на дне ее сердца задолго до признания барона. Правда, герой оказался простым смертным, молившим о любви ничтожной девочки. А ей так хотелось назвать его отцом!
Брак неизбежен. Прощай светлая мечта о театре, как звезда, горевшая с детских лет в ее душе!
Вера входит и останавливается на пороге, как всегда теперь опустив голову, как всегда избегая взгляда матери. Надежда Васильевна плачет. Но эти слезы уже не волнуют Веру.
— У меня сейчас был барон, — тихо говорит Надежда Васильевна, вытирая глаза комочком из батиста и кружев. — Он просит твоей руки.
Ее голос замирает. Испуганный взор ищет отгадать ответ в бесстрастном лице.
— Я согласна, мамочка, — однозвучно отвечает Вера.
— Что?.. Что?
Схватившись за локотники кресла, Надежда Васильевна хочет приподняться и садится опять.
— Я согласна, мамочка, — твердо повторяет Вера.
Закрыв лицо руками, Надежда Васильевна рыдает.
Как она лелеяла эту мечту! А теперь не верится. И страшно. Раскаяние вонзает острые зубы в ее сердце.
— Верочка… поди сюда!.. Ну поди же сюда! Что ты там остановилась… как чужая?.. Разве я тебя неволю?.. Разве я тебе враг?
Вера бесстрастно принимает ласку матери. Пламенными поцелуями покрывает Надежда Васильевна точеное личико. Ах, теперь, когда грозит ей разлука… Но Вера не смягчается.
«Она рада отделаться от меня…»
— Верочка, подумай хорошенько!.. Ведь это шаг на всю жизнь…
— Нет, мамочка…
— Анна Васильевна на два года была моложе меня, а ее разбил на днях паралич. У брата Васи тебе не место. Семья у него темная, купеческая. Сестра моя Настенька с придурью баба. Собственную жизнь устроить не сумела. Крестная твоя давно хворает. В сиделках тебе у больной тоже не место… Вот и подумай, что ждет тебя в жизни — одинокую, с твоей красотой и слабым здоровьем? Чужих детей учить?.. Барон добрый человек и будет тебя беречь. В сравнении с Лучининым он — бедняк… Но ведь ты не хочешь Лучинина?
— Нет… нет, мамочка! Никого не хочу! — срывается у Веры болезненным звуком.
— Одно только… стар он для тебя…
Надежда Васильевна глубоко задумалась. Вспомнился Хованский. Смеющиеся глаза Мосолова глянули на нее из дали прошлого. И вдруг стало легко. Образ Муратова, память об его любви согрели душу артистки.
— Ах, не бойся этого, Верочка! Только такие люди могут любить. Он тебе не изменит. Он тебя не замучает ревностью. Добрый и верный муж — это такой редкий клад! Когда-нибудь ты поймешь меня. Я этого счастья не знала.
Голос ее сорвался внезапно, и сердце Веры дрогнуло. Любовь громко постучалась в него, и у нее не хватило сил сказать этой любви: «Уйди!..»
Она страстно приникла к рукам матери.
— Да хранит тебя Господь, дитя мое! Да пошлет Он тебе долгие годы безмятежного счастья!
Какой голос! Какие слова! О, мамочка…
Их слезы смешались.
— Вас барыня завтра ждут, — таинственно сообщила Поля, входя в холостую квартиру барона и с любопытством озираясь кругом.
Барон лежал на турецком диване, затягиваясь трубкой. Увидав Полю, вскочил, растерялся.
— Неужели согласна?
— Точно так… Имеем честь поздравить!.. Завтра к пирогу пожалуйте! Господи… Уж до чего у вас тут рядом накурено! Не продохнешь…
Барон сунул Поле в руку рубль и, как почетную гостью, проводил ее в переднюю. Пока шел, два раза вытер платком вспотевшую лысину. В глазах у него потемнело.
— Живет с товарищем, с майором Балдиным, — таинственно сообщила Поля нетерпеливо поджидавшей ее Надежде Васильевне. — У того своя комната. Я одним глазком заглянула: вонища, грязища, все разбросано, окурки, дым столбом… А у барона порядок. В ногах ковер, на стене ружья разные, сабли кривые. А постель за ширмой, как у барышни… ей-богу, не вру!.. Вся белая… Ни наплевано, ни нагажено… Люблю таких мужчин…
— Немецкая косточка, — усмехнулась Надежда Васильевна и тотчас, набожно подняв глаза, перекрестилась на образ Смоленской Божией Матери, покровительницы невест.
— Я хозяйку на дворе поймала. Не жилец, говорит, а золото. Тихий, словно девушка. Не пьет, не кутит, не то, что Балдин… Тому по шерсти кличка. Балда и есть балда… Только вот карты любит наш барон. Каждый вечер в клубе, значит… И денщика спросила. Хвалит его. Никогда, говорит, не только там зуботычину, голоса даже не поднимет… Бережлив. Сам мундир чистит, не доверяет никому… А Балдин так в морду и норовит…