Игра Бродяг

Литтмегалина

— Так ты не торикинец, — сказал Рваное Лицо.

— Угу, — подтвердил Вогт с набитым ртом. Он судорожно сглотнул. — У меня здесь пара важных и секретных дел. То есть одно важное и одно секретное.

Вогт нарывался на расспросы, но Ржавое Лицо проигнорировал наживку.

— И давно ты в городе?

— Несколько часов.

— И уже угодил сюда, в «Мертвеца», — Рваное Лицо вздохнул тяжело, как старый пес. Сейчас он не выглядел таким свирепым и страшным, каким казался поначалу. Скорее печальным и измученным.

—

Потому что дождь начался, — объяснил Вогт. То, что он жевал, было жестким, волокнистым и очень странным на вкус. «Мясо!» — догадался Вогт и едва не подавился. Никогда прежде он не пробовал плоть убитого животного. Только рыбу, но у нее кровь холодная — оправдание так себе, но уж какое есть. Первым его намерением было сплюнуть на пол, но все же он дожевал и проглотил. Из-за примеси вины мясо приобрело горький привкус.

— Никогда не угадаешь, что приведет нас к гибели, — протянул Рваное Лицо, как бы даже сочувственно.

Вогт кивнул, не слушая. Пытаясь отвлечься от моральных терзаний, он пригубил пиво из грубой оловянной кружки. Ммм… Он никогда не пробовал ослиную мочу на вкус, но предложи ему угадать, что он только что выпил, он бы заподозрил — это она самая. Как они пьют эту дрянь кружками? Вогт сделал еще глоток. А нет, сойдет. Жаркое влекло его к себе. «Животное все равно уже умерло», — сказал себе Вогт и подцепил пальцами второй кусок. Никогда еще он не ел нечто настолько омерзительное и таким омерзительным способом.

Рваное Лицо шумно стукнул об стол своей опустевшей кружкой, подзывая обслугу. Лохматой женщины не было видно, но зато откуда-то вынырнул старикашка, в своем сером тряпье похожий на крысу.

— Еще вина! — горестно приказал Рваное Лицо. — Лучше сразу бутыль.

Вогтоус взглянул на изуродованный профиль, высвеченный желтым дрожащим светом сальных, несносно воняющих свечей, и при этом на его круглом, добродушном лице появилось и исчезло лукавое, даже насмешливое выражение. Он улыбнулся во весь рот, но в следующий момент, когда Рваное Лицо повернулся к нему, снова был наивен и серьезен.

— Сегодня сумрачный, тягостный день для меня, — шепотом объяснил Рваное Лицо. — День, когда ненавистная серость обступает и душит. Когда мысли подобны острым клинкам. Я так рад, что встретил тебя сегодня, друг, — глаза у Рваного Лица стали совсем дикие.

Перед ними со звоном и треском поставили бутыль и пару пустых оловянных кружек. Рваное Лицо ухватил Вогта за предплечье.

— Друг, выпей со мной. Мне нужно как-то пережить этот проклятый вечер.

Вогт был сыт, добр и сговорчив.

***

В то время как Вогт доводил себя до невменяемого состояния в компании более чем подозрительного типа, Наёмница лежала на койке и в кромешной тьме слушала чуть приутихший дождь, капли которого иногда пролетали в зарешеченное окошко и падали ей на лицо —

единственное утешение, слабое напоминание, что она жива, еще не обратилась в унылый призрак, а значит, у нее пока есть шанс все исправить. Стоило бы поспать, но после того, как она уже какое-то время проспала, снова отключиться не удавалось, тем более что плечо не только не болело меньше, но даже и больше. Боль расползлась, теперь распространяясь и на руку, и сопровождалась мучительной, неумолкающей пульсацией. Кожа вокруг раны казалась горячей на ощупь. Наёмница знала, что все это означает. Рана воспалилась.

«Хотела бы я знать, что со мной станется», — думала она, угрюмо пялясь в темноту. Впрочем, знать такое — только нервы себе расшатывать. Она представила себя стоящей на деревянном помосте. Внизу вопят дети и радостно показывают на нее пальцами. Палач надевает веревку ей на шею, и она даже возразить не может, потому что во рту у нее кляп, как у того бедняги. «Нет, — решила Наёмница, — я буду отбиваться изо всех сил! Они намучаются со мной! Они запомнят эту казнь!» А вот она сама не запомнит. Потому что будет мертва…

«Тын-тын-тын-тын», — навязчиво стучало в ране.

— Ну почему, почему все так ужасно? — спросила Наёмница вслух. — Вогт, паршивец, если ты меня не спасешь… то я… то я… сдохну здесь как жалкая дура, — пробормотала она, закрывая лицо руками.

Спящая тюрьма была беззвучна. Абсолютная тишина. Как в склепе. Наёмницу это раздражало. Впрочем, чего бы она хотела? Чтобы кто-нибудь с лязгом пилил решетку? Хотя едва ли кто-то из узников на это решится. Большинство принимает постылую реальность как она есть — переждать как-нибудь день, переждать ночь, снова день, затем ночь. Страдальчески перетерпеть жизнь и успокоиться в смерти.

— Сволочи вы все, — сообщила Наёмница, хотя ее никто не слушал.

И вдруг ей показалось, что кто-то все-таки слушает. Сразу стало страшно. Этого кого-то не было — и вдруг он появился возле двери в ее камеру. Ни стука подошв по каменному полу, ни шороха одежды, лишь легкое дыхание, реющее в холодном воздухе — несмотря на летнюю жару, в каменных стенах тюрьмы было промозгло. Наёмница поднялась и, ослабшая от боли и страха, на цыпочках подошла к двери. За маленьким окошечком в двери едва различимо бледнело чье-то лицо.

— Кто ты? — угрожающе прошипела Наёмница.

За дверью тихо рассмеялись.

— Не тот, кого тебе следует опасаться.

Наёмница узнала бесцветный голос одного из тюремщиков, но ее напряженные мышцы не расслабились. Если тюремщик решил посреди ночи навестить заключенную, хорошего не жди.

— Ты зачем пришел? — спросила Наёмница и, представив зачем, вся ощетинилась.

— Нужна ты мне, дура, — фыркнул тюремщик. — Я принес тебе лекарство, — сквозь окошечко в двери он протянул ей маленькую склянку.