Игра Дракона или Конан в Вестеросе

Каминский Андрей Игоревич

Вот жрец запрокинул голову издав звук, напоминающий одновременно громкое кваканье и человеческий вопль, и тут же все сборище ответило ему дружным ревом. Разом опустились черные ножи, перерезая горла пленников и алая кровь потоком хлынула в канал. Сердце Аримана вспыхнуло ярким светом, на мгновение озарив весь остров и в этом свете можно было увидеть, как полоса приливной волны в одном месте внезапно подернулась мелкой рябью, тогда как окружавшие ее волны оставались одинаково ровными и гладкими. Вновь раздался вопль жреца и в ответ со стороны моря послышался похожий вопль, почти перекрыв шум волн.

Жрец вскинул руки в священном экстазе, но тут же закачался, словно пьяный, неверящим

взором уставившись на торчащую из груди стрелу. Отвисшие губы шевельнулись, будто силясь что-то сказать, но из распахнутого рта хлынул только поток крови. Жрец покачнулся и рухнул перед черным идолом, орошая его собственной кровью.

Ошеломленные культисты недоуменно переглядывались, когда со всех сторон послышались воинственные крики и, из-за окруживших капище скал, на головы поклонников Бога-Жабы обрушился ливень стрел. Вокруг идола началось настоящее столпотворение: одни островитяне пытались укрыться за кострами и крестами, другие, подхватив жертвенные ножи и прочее оружие, кинулись к появившимся на скалах врагам: свирепым черным воинам, ведомых свирепым белым гигантом.

Конан не сразу нашел дорогу к идолу: укрыв галеру и каноэ в небольшой бухте, черные корсары заплутали в хитросплетении скал. Доносящиеся до них вопли поклонников Жабы, эхом отражались от каменных стен и доносясь, казалось, со всех сторон одновременно. И лишь яркая алая вспышка и последовавший за ним ликующий рев, подсказал Конану, где находятся его враги. С окруживших идола скал, киммериец оценил противника и решил нанести удар, прежде чем его обнаружат.

– Вниз по склону,- рявкнул Конан, заметив, что у воинов заканчиваются стрелы,- прикончить жаб!

С воинственным кличем и черные воины устремились навстречу островитянам. В рукопашной те оказались не столь легкой добычей, отчаянно сражаясь за свое мерзкое божество. Обсидиановые ножи, мечи и топоры вонзались в человеческие тела, орошая людской кровью мокрые камни. Но и черные корсары не уступали им в ярости: их клинки опускались и поднимались обагренные кровью. С особой яростью сражался Конан, с каждым ударом меча, оставляя на месте врага две кровоточащие половины. Рядом с ним вихрем металась Лисса, перемещаясь столь быстро, что культисты не могли за ней уследить, до того, момента, как смертоносная сталь аракха рассекала грудь или горло островитянина. Если Конан повергал своих противников тяжестью и силой удара, разбивая головы и выпуская кишки, то Лисса ошеломляла врага фехтовальным искусством: постоянно меняя позицию, она рубила и колола, тогда как все оружие, направленное в нее, неизменно поражало воздух.

Здесь было не до правил войны - варварский кодекс чести, что впитал Конан с молоком матери оказался слишком благородным для этого народа, и даже жестокие обычаи черных племен показались бы тут слишком мягкими. Их уродливые женщины и обезьяноподобные дети, сражались с не меньшей яростью, чем мужчины, терзая врагов, всем чем попадалось под руку. Толстая женщина, похожая на старую жабу, выпучив глаза и строя жуткие гримасы, метнулась к Конану с окровавленным камнем, которым она только что разбила череп одному из негров. Взмах меча отбросил умирающую фурию на окровавленные камни , но ее место тут же занял высокий воин с боевым топором, зажатым в перепончатой лапе. С утробным ревом, он обрушил топор на голову Конана. Его глаза изумленно расширились, когда киммериец, ухватившись за середину топорища, удержал оружие в воздухе и свободной рукой вонзил меч в живот островитянина. Он закричал и рухнул на землю, зажимая рану из которой ползли кишки. Конан перескочил через его тело и ринулся к черному идолу.

И тут же замер, пораженный новым ужасом, выходящим из моря.

Ритуальные костры уже почти

погасли, но от них все еще шел густой дым, образующий почти сплошную завесу. И из этих густых клубов, словно демоны выходящие из пекла, выныривали невообразимые существа: покрытые серо-зеленой чешуей, но с белыми брюхами как у рыб, перепончатыми лапами и зубастыми пастями. Вдоль шеи чудовищ тянулись подрагивающие жабры. Отдаленное сходство с людьми только подчёркивало мерзостность этих тварей. Выпученные рыбьи глаза с ненавистью и каким-то голодным вожделением рассматривали черных воинов и их белых предводителей. Но , несмотря на всю свою уродливость, они не казались совершенно незнакомыми- в этих уродливых, рыбье-лягушачьих мордах угадывались те же черты, что в сильно смягченной форме наличествовали у жителей острова.

При виде их даже Конан несколько оторопел, а уж суеверные чернокожие и вовсе поддались назад, выкрикивая молитвы к Дамбалле и Аджуджо. Казалось еще чуть-чуть и все они обратятся в беспорядочное, повальное бегство, которое погубит всех.

– Кром и Немайн!!!- прорычал Конан, вскидывая меч и обрушивая его на голову ближайшей твари. Острая сталь рассекла уродливую башку и алая кровь густым потоком хлынула на песок.

– Они смертны!- рявкнул Конан,- убивайте тварей. Тому, кто покажет спину перед ними, я лично размозжу башку!

Своего предводителя негры боялись чуть ли не больше, чем всех богов и демонов, поэтому с новым ожесточением обрушились на тварей. У морских чудовищ не было оружия, но его отсутствие они возмещали нечеловеческой силой и проворством. Вновь закипел бой в котором мечи и копья поражали холодную скользкую плоть, а острые зубы и когти чудовищ разрывали людей на куски. Воспряли и культисты, вновь насевшие на осквернителей своего бога.

И все же лучшее вооружение черных брали свое, также как и воинское искусство их белого предводителя. Отбиваясь от наседавших чудовищ, киммериец пробился к черному утесу и, расколов башку метнувшейся к нему твари, бросился вверх по ступеням.

Однако место у подножия идола уже не пустовало: здесь, рядом с убитым жрецом, восседало чудовище, похожее одновременно на жабу, акулу и пародию на человека. На голове твари красовалась драгоценная диадема, подобная той, что венчала голову убитого Конаном жреца. Холодные рыбьи глаза уставились на Конана и жабья физиономия, густо измазанная кровью, осклабилась в гримасе, в которой угадывалась издевательская ухмылка. Перепончатые, почти человеческие, ладони, которыми завершались мощные передние конечности, медленно поднялись, вознося над уродливой головой алый колдовской камень. Толстые губы раздвинулись и чавкающий, будто вязкая грязь, голос начал произносить слова ужасающего заклятия.

– - Эо атх шабб ныггер атх нгааа рилла нэб шоггот...

Конан хотел кинуться наверх, чтобы раскроить череп твари и забрать камень, но внезапное предчувствие опасности заставило его обернуться. Культисты, только что яростно атаковавшие черных воинов, вдруг кинулись врассыпную, карабкаясь на окружившие капище скалы. Их подводные союзники, делая огромные прыжки, подобно лягушкам запрыгивали на скользкие камни и исчезая за скалистой грядой. Часть чернокожих кинулась в погоню, но большинство, сплотившись вокруг Лиссы. На ее одежде зияли многочисленные прорехи, бровь рассекала длинная ссадина, но в голубых глазах играло прежнее шальное веселье. Завидев Конана, она шутливо отсалютовала окровавленным аракхом, с прилипшими к нему крупными чешуями. Конан, хищно оскалившись в ответ, перевел взгляд на застывшую у монолита рыбообразную тварь. Но чудовище не смотрело на Конана, уставившись в бурлящие морские воды. Киммериец проследил за его взглядом и почувствовал, как его волосы встают дыбом.