Игра Герцога
Шрифт:
— Безусловно, имеете право! — прокряхтел Гвилум. — И одна из целей визита моего господина в ваши края — помочь восстановить это право!
— Вот как! Какой милостивый господин!
— О, не извольте даже сомневаться! В этот непростой век это так важно — помогать людям! Паровозы шумят, скоро самоходные повозки появятся, и время так ускорилось! Но так легко стало утерять всё простое, важное, человеческое!
— И не говорите! Я, знаете ли, человек старых убеждений, ничего хорошего во всей этой свистопляске не нахожу. Вот, казалось бы, столько всего хорошего пришло
— Именно! — Гвилум подмигнул, и барин невольно сглотнул, ему показалось, что собеседник видит его насквозь, и поэтому ехидно посмеивается.
— Мой господин — великий благотворитель, и потому совершает добрые поступки безвозмездно, и вам готов помочь.
— Прямо так и без корысти? Хотя, признаться честно, с обретением прав на эту шахту у меня будет только больше суетной волокиты, но мне хочется, чтобы всё, находящееся в моей вотчине, было оформлено по закону, на меня. Для прямой пользы.
— А вот тут вы неправы, милостивый сударь. Отнюдь дело обстоит совершенно не так. Шахта вовсе не бесполезна, иначе зачем мне отвлекать вас по пустякам? — Гвилум, вновь старчески покряхтев, полез за пазуху, и достал мешочек. Протянул его. Еремей Силуанович удивился, но подошёл и взял. Ослабив узелок, он высыпал на огромную ладонь блестящие крупинки:
— Что это? Не иначе как золото?
— Не извольте сомневаться. Уверяю вас — самое чистейшее золото, какое только может быть в природе земли. И происхождением своим оно обязано шахте, о которой вы изволили великодушно вести со мной речь. Да, и не говорите, злой век, поддельный во всём, бумажный, и чиновничий. Но с помощью бумаги, что имелась у меня, а теперь находится в вашем распоряжении, вы без труда получите в собственность шахту, а значит, и всё, что хранят её глубины.
— Но… как? Это безумие — пытаться там искать золото после стольких безуспешных попыток? Где же оно там?
— Ответ на этот вопрос, конечно же, имеется, и точный, — Гвилум блеснул глазом. — И находится он… точнее, висит на стене в запущенном имении вашего родного братца.
— Вот что? — Еремей Силуанович заходил по кабинету, словно зверь в клетке. Было трудно понять, какая сила захватила его — нервное возбуждение, или тёмное озлобление. — Уж не хотите ли вы сказать, что он встанет на моём пути, и мне придётся делиться с этим несчастным кривым отпрыском нашего рода? Он не знает цены золоту, и промотает его! Нельзя допустить, чтобы хоть крупинка достанется этому вольнодумцу! Страшно представить, что будет со всеми нами, с нашей державой, если такому выпадет шанс владеть богатством!
— Полагаете, он потратит его, — Гвилум огляделся, как будто их кто-то может услышать. — На совершение какого-либо государственного злодеяния?
— Не иначе! Он же бунтарь! И потратит добро, которое по праву принадлежит нашей семье, а значит — мне как старшему представителю рода, на организацию мятежа.
— Вы, я смотрю, человек благоразумный. Да, этого как раз и нельзя допустить. Никак нельзя, милейший Еремей Силуанович!
— Теперь я всё понял, — барин наклонился
Гвилум невольно рассмеялся, потёр ладони и слегка кивнул. Было трудно понять, соглашается ли он на самом деле, но Солнцеву-Засекину этого было достаточно. Всё складывалось настолько хорошо, что трудно и представить лучше:
— Скажите же конкретнее, как мне отыскать золото в этой шахте? Как и где мне найти ответ в усадьбе моего братца, которую он так бездарно запустил?
— О, об этом вы непременно узнаете, и очень скоро, если соблаговолите встретиться с моим господином — великим герцогом!
— Непременно встречусь! — Еремей Силуанович сжал мешочек, глядя на ладонь бешеными глазами. — Приезжайте сегодня же вечером! Мой дом хлебосольный, славится гостеприимством, и как раз именно на вечер намечено увеселительное мероприятие для лучших людей нашего города. Или, если господин пожелает, я могу встретиться с ним без свидетелей…
— В этом нет нужды! О, сливки вашего прекрасного общества, это так замечательно! Мой господин как раз хотел бы взглянуть на этих милых людей! Более того, милостивый сударь, я вас попрошу — никого не обойдите вниманием, зовите всех-всех, кого только сочтёте достойными!
— Не извольте сомневаться! Люди, отвечающие за все вопросы бытования нашего славного Лихоозёрска, непременно будут к назначенному часу!
— Вот и славно! — Гвилум с трудом встал. — Как у вас всё же уютно, благостно здесь, но мне, увы, пора! — он поклонился и уже пошёл к выходу, но задержался. — Впрочем, совсем забыл! У меня будет до вас одна маленькая просьба, так скажем, не откажите в малейшей услуге. И пусть она останется в тайне между нами!
— Не извольте сомневаться! Буду рад сделать всё, что в моих силах! — и грозное лицо Еремея Силуановича исказил кривой звериный оскал.
* * *
Антон Силуанович не сразу нашёл в себе силы, чтобы подняться наверх. Шёл по лестнице, покачиваясь, словно спешил покинуть трюм в сильный шторм. И он не знал, какая неведомая сила, зачем и почему манит его туда. После чтения рукописной книги нестерпимо захотелось посмотреть на картину с изображением золотого крота. Казалось, что вот-вот — и откроется какая-то неведомая тайна, которая перечеркнёт его безрадостную жизнь на «до» и «после».
Тихая зимняя ночь окутала всё вокруг. Быть может потому, что Пантелей так сильно протопил печь, тепло поднялось вверх, и разукрашенные зимними узорами окна оттаяли. Свет луны холодно, безжизненно освещал картину. От этого золотые тона на ней стали бледно-кровавыми, пугающими. И крот — как впервые с точностью показалось — был убитым! И не крот уже это: округлое тело в свете ночной владычицы неба выглядело, как бесконечно глубокая и глухая пещера. Лапы превратились в ответвления шахты, и каждый коготь на лапах стал путями, уводящими в бесконечные подземные катакомбы.