Игра Герцога
Шрифт:
Слуги, прижавшись друг к другу и не оборачиваясь, ретировались, открыв дверь спинами. Барин вновь стал расхаживать из угла в угол, слово зверь в клетке, и когда часы пробили полдень, ему доложили, что его благородие — начальник уездного управления полиции господин Голенищев изъявили желание прибыть.
«Ещё бы он не изъявил, — подумал хозяин, спускаясь по лестнице встречать. — Никто другой в этом дрянном заштатном городишке так не обласкан и не прикормлен мной, как эта служивая шавка!»
Радушно встретив начальника городской
— Благодарствую, с морозца как своевременно, как уместно, и, — он не находил больше слов, отдувался, поглаживая пышные, как у гусара, усы и мохнатые бакенбарды.
«Да ты, голубчик, уже с утра не раз причастился в своём участке святых тайн!» — усмехнулся про себя барин, и сказал:
— Извольте угоститься, испить, как говорится, господин исправник, наилучший коньячок, из самой, как её, Франции-Хранции.
— Да уж, господа французы знают толк в коньяках и винах…
— Я оторвал вас от дел, любезный Николай Киприянович, имея до вас самую что ни на есть срочную и нижайшую просьбу.
— Не иначе, не иначе, я так и решил, — исправник крякнул, опрокинув рюмку, и закусил, морщась, ломтиком лимона.
«Как хорошо принял на грудь, аж медальки звякнули!» — подумал хозяин, улыбаясь. Он хотел казаться радушным, но все его мысли читались на лице. Благо, что начальник полиции вовсе не обладал грамотой такого чтения:
— До меня дошли сведения, дорогой Николай Киприянович, что в наш славный город железной дорогой прибыл опаснейший законопреступник, его необходимо разыскать, изловить и по возможности сразу же доставить ко мне!
— Вот как? Откуда же сие ведомо, и почему, извольте полюбопытствовать, к вам, ведь преступники — они сугубо по нашему профилю проходят…
Еремей Силуанович сделал вид, что не услышал:
— Изловить его будет не так легко, есть сообщение, что он весьма изворотлив, плутоват, обладает высокими навыками к скрытности, — барин вспоминал всё то, что на прощание рассказал ему похожий на ворона господин. — Но, с другой стороны, — хозяин вновь наполнил рюмку, и начальник уездной полиции не преминул выпить. — Имеет сей лихоимец яркие приметы: сказывают мои доверенные люди, что одет необычно, вроде как охотник времён давно минувших… Такого ни с кем не спутаешь.
— Любопытно, любопытно, — исправник поглаживал усы. — В чём же он повинен?
— Будем считать, — Еремей Силуанович задумался, находя, как ответить. — Что сей бандит имеет намерение обокрасть меня.
— Только намерение…
Еремей Силуанович взял со стола ключи и, открыв сейф, извлёк пачку ассигнаций. То ли от выпитого, то ли при виде денег щёки главного стража порядка заалели.
— Уверяю, что речь идёт о деле государственной важности. Понимая значение этого, могу ли надеяться на удовлетворение моей просьбы, а также на то, что останется
— Что ж, в таком случае — не извольте сомневаться! — ответил Голенищев, и встал.
— Кстати, для вашей дражайшей супруги имею презент — прекрасную шубку чёрного соболиного меха, какой не сыскать во всей нашей губернии! — и он пожал руку гостю. — Буду рад видеть вас с Марией Филипповной сегодня вечером в гостях. Пригласительный адрес, верно, уже доставлен вам…
— Непременно будем! — и Голенищев откланялся.
— Да, непременно… и буду рад, если прибудете уже с какими-нибудь добрыми новостями.
«Поднимай своих ищеек, пьянчуга!» — подумал Еремей Силуанович, провожая гостя.
— Папа, ты обещал поиграть со мной в паровозик, я давно жду! Мне уже скоро спать! — из детской выбежала, шурша атласным платьицем, дочка.
— Иду, иду, моя куколка! Я не забыл, Аришечка!
И Еремей Силуанович устало вздохнул. Что за день — вот опять всё никак не получается отдохнуть, спустить в пыточную камеру и хоть немного набраться хорошего настроения…
* * *
Ещё в детстве с ним случались такие моменты — вроде бы находишься здесь и сейчас, а на миг выпадаешь. Тебе и говорят что-то, а не слышишь, не понимаешь. Вот и теперь слова будто пролетели мимо:
— Так это вы-с, отец диакон? И как вы здесь, почему не спится, как всем порядочным гражданам?
Евтихий с трудом собрал мысли, будто вытолкнул себя из холодной пучины. Перед ним стояли полицейские, но путник в лисьей шапке исчез! В ушах пронеслась его последняя фраза: «Как умеешь, но отвертись от них!» Легко сказать, если сердце в пятки ушло, а испуг, видимо, читался на лице, и потому смущал стражей закона:
— Ваше благородие, господин, — он запинался. — Да вот, значит, давеча было уговорено, и я…
Евтихий, конечно, умел врать и изворачиваться, но теперь этот дар, которым он пользовался не раз, почему-то оставил его. И, не находя ничего другого, решил сказать, как есть:
— Иду в сторону господина аптекаря Залмана, нездоровиться мне, знобит.
— А что, говорите, давеча было уговорено?
— Не понимаю, — Евтихий запутался.
— Это заметно, ваше преподобие.
— Что?
— А то, что нездоровиться. Это ж какими околотками вы пробирались до аптеки? — продолжал интересоваться унтер-офицер. Он смотрел на полы одежды дьяка, покрытые белыми пылинками снега с примёршими льдинками.
— Заходил к прихожанину одному, и имел там неосторожность провалиться в сугроб.
— Что ж, бывает… ничего, а точнее, никого странного по пути не встретили-с? — спросил помощник исправника.
— Нет, а что, должен был?
— Да как сказать. Если увидите кого в чудном облачении, вроде как охотника, сошедшего с картинки, извольте немедленно сообщить.